Погода завтра изменится - страница 11

— А в каком городе он, этот Микеланджело, живет?

— Больше четырехсот лет назад жил в Риме...

— Меня в то время не было, — отшучивался я, но в душе-то завидовал Виктору. Да что Виктор, даже Жора — и тот знает больше моего и часто спорит о какой-то своей «точке зрения». А у меня нет своей точки зрения и ничего другого нет.

Я сижу на обрывистом берегу реки, обхватив руками колени. Ночь теплая и тихая. В неподвижной речной глубине отразились небо и звезды. Звезды горят, как свечки, тоненьким синеватым пламенем, и кажется, что вот-вот это пламя оборвется, погаснет... Но звезды горят и горят. Рядом со мной шлепнулся большой жук. Я осторожно взял его и положил на ладонь. Жук забеспокоился, пошевелил жесткими крыльями и вдруг сорвался, улетел в ночь.

«Даже этот жук имеет свою точку зрения, — подумал я. — Ведь полетел же он куда-то...»

— Эй, на берегу! Кого здесь носит?

— Тебе-то что... Запретная зона тут, что ли?

— Пароль?

— Пошел к черту!

— Совершенно верно... Проходи.

И они звонко смеялись. Их двое, девушка и парень. Им, наверное, очень хорошо, весело, и у них, наверное, очень правильная точка зрения.

Жора получил новенький «ЗИЛ». Он залез в кабину, погладил ладонью баранку и подмигнул мне.

— Порядочек! Садись, хлопец, прокачу. С ветерком.

На участке шли последние приготовления к основным работам. Готовили плацдарм, как говорил Тараненко, для наступления по всему фронту.

Жора возил со станции цемент и камень для укрепления правого берега. Вечером он являлся в общежитие запыленный, как мукомол, доставал из тумбочки хлеб и колбасу, всухомятку ужинал и снова уходил.

Возвращался он обычно за полночь, по привычке стучал, роняя стулья, и мурлыкал песенку «Лучше нету того цвету...».

Но однажды Жора вернулся раньше обычного, долго искал выключатель, уронил табуретку, наконец включил свет и начал стягивать сапоги, напевая: «Сильва, ты меня не любишь. Сильва, ты меня погубишь..»

— Уже погубила, — сказал Виктор.

— Спи, тебя это не касается.

Жора закурил и сел на мою кровать.

— Слушай, хлопец, ты передай ей вот что... — Он замолчал, видно, раздумав откровенничать. А через минуту зло сказал: — Красивая, стерва! Ох, и красивая...

И, уткнувшись лицом в подушку, заплакал.

Мы молчали. Трудно в этом вопросе помочь человеку.

Наверное, я видел десятый сон, когда раздались чьи-то голоса и стук в дверь. Я еще спал и не мог сообразить, что это. Но голоса уже прошли через меня, пронзили меня, и оттого я, прежде чем проснуться, вскочил с койки и, как рыба, выброшенная из воды, таращил глаза, тяжело дыша.

— Ночной воскресник... Тоже выдумали!

Это говорил Жора. Виктор сидел на табуретке и натягивал двумя руками сапог. А я стоял босиком, в трусах и майке, худой, как шкет, и ничего пока не соображал.

— Генка пусть спит. Он же не комсомолец...

Я вдруг увидел Сильву. Она стояла на пороге и с усмешкой смотрела на меня. Я покраснел так, что лицо мое стало горячим, и готов был в эту минуту провалиться сквозь пол.

— Ты спи, — повторила Сильва, — это тебя не касается. Собираться у конторки.

Последнее относилось не ко мне. Сильва повернулась и вышла. Я схватил со спинки кровати брюки, рубашку и торопливо стал одеваться. Подумаешь, комсомольцы. Подняли шум, а теперь спи.

— Готов? — спросил Виктор, стоя у двери.

Он понял меня без слов. Я был готов, и мы втроем — Виктор, Жора и я — выскочили в сырую темь. Под ногами чавкнула грязь. Дождя не было, но воздух был пропитан сыростью. В проемах между тяжелыми облаками слабенько тлели звезды. Мы были похожи на лунатиков, на полуночные привидения и еще черт знает на кого. Жора заложил в рот два пальца и пронзительно свистнул. Испуганно шарахнулась с дерева какая-то птица.

— Перестань дурачиться, — сказал Виктор. — Надо ребят разбудить.

Мы, как разбойники, ворвались в общежитие, где жили монтажники, плотники, трактористы, — одним словом, мостовики. И Виктор спокойно, деловито как-то даже сказал:

— Подъем, ребята. На разгрузку! Надо машины разгрузить.

Кто-то спросонья проворчал:

— Не нашли другого времени. Не прокисли бы ваши машины до утра!

— Аврал комсомольский, — все так же спокойно сказал Виктор, но в голосе его прозвучала насмешка. — Несоюзная молодежь может на другой бок поворачиваться.