Погода завтра изменится - страница 12

— Хлопцы, а мне сегодня двадцать восемь стукнуло, — сказал кто-то в углу. — Я же сегодня из комсомольского возраста вышел.

— А что, Сигуладзе прав. Не имеют права его заставлять. Сигуладзе вышел из возраста...

Всем стало вдруг весело, все дружно смеялись, острили, незлобно переругивались и собирались.

— Братцы, кто мой сапог надел? У меня сорок третий размер, а этот сороковой. Братцы...

— Да отдайте же ему сапог! Как маленькие, честное слово!

— Ох-хо-хо... выспаться как следует не дадут.

— Выспишься в раю.

— Говорят, на ремонте рай. Под модерн делают. Как гостиницу «Юность» в Москве. Вот бы директором в рай устроиться...

— Братцы, кто мой пиджак надел?

— А он какой у тебя?

— Черный.

— А-а... Ну, тогда ясно...

Мы вывалили из общежития, как пираты. Гурьбой. Со смехом. Шли не разбирая дороги. Месили сапогами грязь. К нам присоединились девчата. И вовсе стало весело.

Несколько машин стояло около дощатого навеса. Большие ящики в кузовах. Черным по белому: «Не кантовать». Может, и руками не трогать? Мы их, эти тяжеленные ящики, бережно стаскивали по рельсам.

Сверху вниз, сверху вниз... А вообще-то девчатам тут делать нечего. Девчат мы и близко не подпускали к машинам. Кто-то острил: «Девочки, вы хоть «Дубинушку» пойте!»

Сверху вниз, сверху вниз...

Рельсы прогибались под тяжестью. Поскрипывали ящики. И было удивительно и чуточку даже радостно оттого, что, собранная воедино, сила наших мускулов делала такие чудеса. Наверное, мы думали тогда об одном — быстрее стащить по рельсам эти ящики. И вовсе забыли думать о своей принадлежности или, наоборот, непринадлежности к комсомолу. Было бы смешно, если бы мы в ту минуту думали об этом. Мы просто работали, потому что никто, кроме нас, не мог этого сделать — встать ночью, месить сапогами грязь, стаскивать по рельсам тяжелые ящики...

Утром на щите, где обычно вывешивались приказы и разные объявления, мы увидели новый приказ, в котором перечислялось несколько десятков фамилий. Нам была объявлена благодарность за ночной аврал.

Приказ был подписан начальником мостопоезда. А пониже, после слова «верно», — еще одна подпись. Вообще-то все верно. Но мы, небрежно глянув на приказ, проходили мимо. Сильва спрашивала:

— Видели?

— Что? А-а... приказ-то. Видели.

Конечно, не в приказе дело. Пройдет время, и я забуду этот приказ. Но никогда мне не забыть ту сырую ночь, тяжелые ящики и еще то, как, собранная воедино, сила наших мускулов делала чудеса.

Техотдел — маленькая комнатка. В ней всегда многолюдно и шумно. Приходят мастера, чтобы уточнить планы, заполнить наряды, по неотложным делам забегают монтажники, арматурщики, шоферы... Эта крохотная комнатка, пропитавшаяся запахом духов и горьковатым дымом махорки и папирос, напоминает штаб.

Сильва сидит за некрашеным дощатым столиком, планирует объем работ, подсчитывает, решает какие-то сложные технические задачи, ругается с мастерами и рабочими. Это, наверное, тоже входит в распорядок ее рабочего времени.

— Сигуладзе, ты опять журнал не заполнил? Ты, может быть, хочешь аварийных лишиться? Смотри!

— Да я же... понимаешь, Сильва, не успел... — отчаянно врет парень.

— Успевать надо.

— Есть успевать!

Изредка выдаются тихие минуты, когда в техотделе остаются только двое: Сильва и экономист — молоденькая некрасивая девушка по имени Люся.

— Ты счастливая, Сильва. — вздыхает Люся. — У тебя любовь. Выходи, Сильва, замуж. Хватит с ума сводить парней.

— За кого замуж? За Жорку? Ничего у нас с ним не было и не будет. Мне хочется, Люська, такого счастья, чтобы на всю жизнь. А Жора что... Жора не для меня.

— Почему за Жорку? Говорят, бригада монтажников вся влюблена в тебя. Покой потеряли парни. Выработку даже снизили. Выбирай.

Сильва смеется, влажно сверкают ее мелкие ровные зубки.

— Ух, какой кошмар! Вся бригада? Семнадцать человек?.. Нет, Люська, я еще семнадцать парней с ума сведу, а потом уж посмотрю!

— Это не по-комсомольски, — вздыхает Люся и грубовато спрашивает: — А если тебя сведут?

Сильва внимательно и грустно смотрит на подругу, может быть, думая о том, что жизнь несправедливо одним отвешивает с избытком, другим недодает. И говорит: