Погода завтра изменится - страница 7
— С какой целью вы искали сближения с подростком? — спросил его прокурор. Подросток — это я.
Жак сказал:
— Он мне понравился. Я возлагал на него надежды...
После суда я бродил по вечерним улицам города, вдыхал свежий запах распустившихся деревьев, толкался среди незнакомых людей, не обращавших на меня никакого внимания, и со страхом думал, что все могло быть иначе... Больше всего я боялся снова встретиться с Жаком, хотя знал, что в городе его нет. Все равно я не мог оставаться в этом уютном, зеленом городке. Я хотел завербоваться на самый Дальний Восток, но меня вежливо отговорили. Молод. Вообще, после того как я ушел с завода, жизнь мою понесло, как щепку по реке.
Незнакомые станции.
Мостопоеэд.
Сибирь.
И вот сегодня я твердо решил уехать и не уехал.
Мысли ползли в голову, как муравьи, и от этого кружилась и болела голова. Во рту пересохло и было горько. «Заболею... теперь по-настоящему заболею», — вяло подумал я, чувствуя кончиками пальцев, кожей, каждым мускулом неприятную слабость, точно вытряхнули из меня все внутренности и набили ватой.
Водитель гнал машину на предельной скорости. Водитель спешил. Он был, наверно, добросовестным, этот водитель, и вполне возможно, что считался передовиком. А лет ему, пожалуй, немного побольше, чем мне. Волосы у него торчали из-под кепки веселыми светлыми вихрами. Глаза были озорные и хитрые, а на крутых скулах проступал крепкий загар.
— На работу? — спросил он, придерживая баранку одной рукой, а другой доставая из кармана папиросы.
— На работу... — ответил я нехотя.
— Небось, по комсомольской путевке? — Он достал еще спичку и, манипулируя пальцами, умудрился каким-то образом чиркнуть по коробку и прикурить. И все это одной рукой, не сбавляя при этом скорости и не забывая следить за дорогой. Руки у этого парня были умные, и каждая из них исправно делала свое дело. И я позавидовал ему, позавидовал скорее не его умению и ловкости, а той непреклонной уверенности, которая сквозила в каждом его движении.
— Давно шоферишь? — небрежно спросил я, чтобы не отвечать на его вопрос. Говорить правду первому встречному неохота, а врать надоело.
— Еще с армии, — ответил он, аппетитно покуривая. Как будто мне известно, когда он был в армии! Он уточнил:
— Третий год.
В клубах синего дыма скуластое лицо его казалось бронзовым.
— Нравится?
— Что?
— Ну... шоферить.
— А-а... — Он улыбнулся бронзовой улыбкой. — Люблю работать.
— Зачем?
Он удивленно посмотрел на меня, дымок в кабине медленно истаял, и лицо парня стало обыкновенным, чуточку насмешливым.
— Ты не знаешь? — спросил он.
— Н... не знаю. Нет, не знаю.
— Тогда я не могу тебе объяснить. Не поймешь.
— Ну, где мне понять... — обиделся я. — Не дорос еще до твоего понимания. Ты же, наверное, передовик? А я... Где мне!
Он засмеялся.
— Чудак ты, честное слово. А вообще-то в передовики я еще не вышел. У нас такие хлопцы есть — на спутнике за ними не угонишься...
Впереди показался развилок, и я попросил остановить машину. Шофер притормозил и, дружески мне подмигнув, сказал:
— Ну, шахматист... Валяй! Всего тебе!..
И умчался.
Я постоял на перекрестке, словно не зная, по какой из этих дорог идти, зло сплюнул и пошел по той, которая вела на участок. Штурм не состоялся, отступаем на исходные рубежи! Я прошел в общежитие, никем не замеченный (ребята еще не вернулись с работы), разделся, лег в постель и сразу же погрузился во что-то горячее и зыбкое.
К моей голове прикасались чьи-то руки, и кто-то говорил:
— Посмотри, шахматы! Совсем новенькие... Чудно, неужели снабженцы позаботились о нас?
— Генка! А, Гена...
— Не буди. Пусть спит.
Я хотел открыть глаза, но никак не мог, будто их склеили. И снова погружался в горячую волну забытья. И вот уже море передо мной, точно такое, каким я видел его много раз в кинофильмах: огромное и непонятное. Подхватило оно меня и понесло. И нет сил бороться. «Безвольный ты человек», — говорит Жак и, протягивая ко мне руку, смеется. А рядом стоит Рита, в резиновых полусапожках, в спецовке, красивая, и тоже протягивает руку: «А помнишь теплый снег?»
Мне удивительно: почему Жак и Рита стоят рядом? И я никак не могу решить, чью руку взять.