Погоня за счастьем - страница 7

Кейт не приходилось ни с кем его делить. Ричард не имел близких друзей среди местной знати, кроме сэра Чарльза Глинда. Ну конечно, он охотился с мужчинами своего круга, беседовал с фермерами и торговцами, которые не отвергали его, но и не считали своим. Он всегда держался особняком, как и Кейт. К ней тоже относились слегка настороженно из-за ее частых посещений усадьбы, из-за ее «учености» и странных неженских наклонностей. Эти наклонности во время их рискованных ночных вылазок заставляли ее глаза блестеть, а кровь бурлить.

В окно коттеджа Кейт увидела Ричарда, который выглядел необыкновенно привлекательным в зеленом камзоле с двойным капюшоном, большими отворотами и серебряными пуговицами. Шпоры на его высоких черных сапогах ярко сверкали, волосы блестели на солнце под черной треуголкой. Под звон церковного колокола, призывающего прихожан на молитву, он спешился и привязал лошадь к столбику у калитки.

Кейт взяла Джудит за руку.

— В церкви ты попросишь прощения за то, что стащила тот моток лент. Не представляю, как тебе это удалось.

— Очень просто, — гордо сказала Джудит. — По тишине я поняла, что вокруг никого нет. А если бы меня поймали с чем-то в руках, я сказала бы, что только ощупывала этот предмет пальцами. У цыган я много раз упражнялась, прежде чем украсть по-настоящему.

— Это все осталось в твоем прошлом, дорогая. Я очень расстроюсь, если узнаю, что ты снова что-то стащила или просила милостыню.

Джудит нахмурилась:

— Но я не понимаю. Когда вы прячете эти товары от инспекторов, разве это не кража?

Кейт вздохнула и в который раз привела доводы, которые слышала от сэра Чарльза:

— Это совсем не то, что красть у жителей деревни или на рынке. Мы, сторонники свободной беспошлинной торговли, обеспечиваем людей тем, что им нужно. Мы берем только у правительства, которое издает несправедливые законы. Если оно облагает немыслимыми налогами портвейн, чай, кружево, шелк, то должно ожидать неприятностей.

— Да, понятно, — пробормотала Джудит, хотя по-прежнему ничего не понимала.

Но какое это имело значение? В ее жизни сейчас существовало всего одно правило, которым она руководствовалась. В ее прошлом была вереница людей, которые передавали ее с рук на руки, звучали голоса, то громкие и гневные, то тихие, но злые, и только в самых ранних ее воспоминаниях слышался ласковый, любящий голос.

Теперь рядом с ней был человек, от которого исходило тепло, надежность. Сильные руки, обнимавшие, когда по ночам ее мучили кошмары. Крепкое плечо, на которое она приклоняла пылающую голову в дни болезни, ладони, мягко поглаживавшие ее изможденное тело, твердый и успокаивающий голос. После стольких лет — Кейт полагала, что ей около пятнадцати, — жизнь наконец-то улыбнулась Джудит. Все стало просто — ей нужно было только делать то, что говорила Кейт, и все вставало на свои места.

Но если бы она могла перестать видеть сны! Цыгане наводнили ее ум предзнаменованиями и предчувствиями. Иногда ее сны сбывались. Но теперь, когда Джудит, кажется, впервые в жизни пришла в церковь, она услышала, что пытаться узнать свою судьбу — это грех.

Ей нравилось в церкви. Музыка и пение очаровывали, как и сама служба, которую она не всегда понимала. Здесь на нее нисходили покой и чувство безопасности. Джудит слышала покашливание и шарканье ног, детский вопрошающий голосок, увещевающий шепот родителей. Она не всегда понимала, почему надо то вставать на колени, то садиться на скамью и зачем столько людей собралось в этом месте, где так гулко разносилось эхо и которое Кейт называла Домом Божьим.

Но она послушно повиновалась легким прикосновениям руки Кейт и благодарила Бога за счастье, которое узнала впервые в своей тяжелой жизни.

Седовласый страдающий ревматизмом пастор с трудом поднялся на кафедру. Его тонкий голос задрожал, когда он произнес то, что было на уме у присутствующих, выражая их невысказанные мысли, в то время как все глаза обратились на пустую и непривычно безмолвную скамью Глиндов. Каждое воскресенье с этой скамьи раздавались бодрые звуки, заставлявшие детей хихикать, а взрослых обмениваться снисходительными улыбками. Зычный голос сэра Чарльза гулко разносился по старинной церкви, когда он пел гимн с отставанием на полтакта. Его ритмичное похрапывание было привычным фоном службы. А когда он вынимал свой пестрый носовой платок, пастор прерывал чтение, зная, что трубный звук, издаваемый сэром Чарльзом при сморкании, на целую минуту поглотит все прочие звуки.