Поговорим о странностях любви - страница 18

Дашка, халвы хочешь? Я просто умираю, до того охота! Надо хорошо питаться. Особенно тебе. Кто тебя, такую тощую, замуж возьмет? Нет, конечно, на чей вкус. Я, когда разошлась с Володькой, стала такая страхолюдина, половина от меня осталась. А мужики так и цеплялись. Сперва тот деловар пристал, уговаривал идти с ним в долю. Две женщины ему варили дома сахарную вату, знаешь, пышная такая, сладкая. А я чтоб продавала. Божился: «Поставлю на сто рублей в день!» А что? Дети бегут, хватают, только успевай подвозить. Раз пошла, часик постояла. Но что-то меня заломало. Стоишь, на тебя все смотрят. Не вышло из меня магната. Зато уж наелась этой сахарной ваты от пуза!

А второй раз замуж мне не хотелось ни граммочки. Я уже махнула рукой: не жизнь — дрова. И бац, повезло! «Если долго мучиться, что-нибудь получится». Я от Пугачевой балдею. Семь раз ходила! У меня тетка работает во Дворце спорта, в гардеробе, так я уж Аллочку послушала! Она выходит после концерта вся вымотанная, еле дышит. Но все равно напишет автограф. В уголке сердце, из него кровь капает и буква «А». Класс, а? А вот Мише тоже не нравилось. Нет, мое мнение для него было закон. Если уж совсем ему что-то поперек, молчит. Но чтобы поссориться, нагрубить — ни в жизнь! Ты со своим белобрысым ругаешься? Насчет ребенка не в счет. Ты женщина, тебе и решать. А мой Миша, чуть я на него голос подниму, сразу тащит мне чего-нибудь вкусненького. Он мне объяснял, в мозгу есть такая штука: ги-по-та-ла-мус. Если нервничаешь, надо сразу чего-нибудь съесть. Гипоталамус доволен — и ты спокойна.

Ты бы видела, Дашка, какие торты он наловчился печь ради меня! М-м… А слух у него был: ну, дирижер! Анжелке что-нибудь зададут в музыкальной школе, спрашиваю: «Выучила?» Она на фоно блям-блям что-то, иди знай, то или не то? А Миша ее пару раз приловил. Сам с ней занимался. Она у меня даже на конкурсе выступала. Третье место в районе, а?! Ее показывали по ящику. Родителей тоже приглашали. Я платье себе пошила — у-у! А меня только разик и показали. Мишаню — вообще ни разу. Он, между прочим, все по слуху подбирал и сам сочинял. Как же это, дай вспомнить? «Долгая мука ру-ук, зябкие рукава, капель из крана стук, ты, как всегда, права…» Стихи, музыку, все сам! Я кофту себе связала, а с нитками не рассчитала, рукава вышли куцые, зябла. Когда я от Миши ушла, он написал эту песню. Ля-ля-ля-ля… Ее теперь часто исполняют. Стала я знаменитой! «Но возвращаясь вспять, но замыкая круг…» Нет, наоборот: «Но замыкая круг, но возвращаясь вспять…» Танцуй, Дашенька! Завтра уже не попляшешь! Давай-давай, не то задница к стулу прирастет! Разрешите вас пригласить? «Долгая мука рук, ровный простор разлук…» Ничего вальсок, а? «Мартовский наст в глазах, стылая благодать, значит, не порох — прах, значит, не верить — врать?» Ох. Мамочка. Ох! Ох. За что же это нам такое?!

Который час, а? Чтоб они скисли со своими совещаниями! Пока наговорятся, сто раз помрешь! Тьфу… Где ты с белобрысым познакомилась? А, ты же говорила: в филармонии. А я на свадьбе. Миша играл в ансамбле на электрооргане. Человек пять инженеров их собралось, подрабатывали вечером. Полчаса поиграют, и за стол, выпить-закусить. А этот в сторонке сидит, смирный такой, грустный. Неудачник. На мне тогда темно-вишневое было, рукава, как в кимоно. «Летучая мышь» называется. Он потом говорил: «Я тебя увидел, у меня от счастья живот заболел».

Он робкий был, Миша. Да еще аллергия. Как у моей тетки. Она говорит: «Сенная лихорадка». Где она, интересно, находит это сено у себя во Дворце спорта? А у Миши от всего аллергия: от цветов, от дыма, от пыли, от клея. Когда он ко мне переехал, я затеяла уборку. Гляжу: весь опух! Температура — сорок! Загремел в больницу на неделю. Я из-за него даже курить бросила, все духи раздарила. С тех пор так и не душусь, а курить потом начала.

С ним было спокойно. Уговорил меня поступать в институт. Что, мол, всю жизнь тебе болтаться в диспетчерах? А я люблю на автобазе. Всегда полно народу, все меня знают. У меня с начальником дружба, что ты! На людях я его, конечно, чин чинарем: «Здрасьте, Баадур Эйвазович!» Но когда никого нет, он ко мне заходит. Давай, говорит, Томочка, посидим. Давай, говорю, Бадри. Ему тоже охота душу отвести. Я раскочегарю кофеварку, сидим, гуляем. В Белгороде у меня подруга лучшая живет, Оля. Если что, он мне туда с ходу дает командировку. «Съезди, Томочка, проветрись. Заодно узнай, что они нам могут подбросить из запчастей». Меньше двух контейнеров я ни разу не привозила! Миша? Я-то его устраивала и без диплома, но он, видно, почувствовал, что ревную его. Нет, к друзьям. Придут, всё они видели, всё читали, а я сижу, глазами хлопаю. Вот и пошла в институт. Совсем не готовилась, и всё на пятерки! Оставалась одна химия. Хоть бы троечку, как производственнице, лишь бы не завалить.