Поговорим о странностях любви - страница 34

Нонна, ну что? Почему — с директором? Я же четко объяснила: говорить с бригадиром копщиков. Директор здесь новый. Прежнего, кстати, посадили после Севиной статьи. А порядка все равно нет. Поэтому… Сколько мне повторять одно и то же! Вот-вот подъедут автобусы, а у нас еще нет ясности. Мигом к бригадиру!

Ноги опухли от жары. Присесть бы. Надо что-то подстелить. «Вечерка». Та-ак. О монгольской декаде они опять дали раньше нас. А ведь я предупреждала! Зато мы обошли их с атеизмом: у нас целая полоса и три снимка, солидно. Когда сама делаешь, душа спокойна. Выпускать бы газету в одиночку. Да так оно, собственно, и есть. Кто-то на подхвате, а главная тяжесть на мне. Ноги, ноги… Наконец-то ветерок! Листья почти не опали. Какое мрачное дерево: черные стручки, колючки. Дерево смерти. А может, смерть страшна только издали? Конец страданиям, конец обидам.

Нужно помочь Гале с цветами. Будь моя воля, я посадила бы самые обыкновенные ромашки. Мама говорила: «Зрячие цветы». Кстати, пора покрасить у нее ограду. Она просила похоронить ее поближе к дому, чтобы мне было удобнее приходить. Дом переехал, а она осталась. Нет, лучше посадить у Севы буксус: всегда зелено и почти не нужен уход. После истории с Кариной Галя вряд ли будет часто его навещать. Или наоборот: смерть примирит ее со всем. Эпитафию? «Наш друг ушел, но память будет вечной…» Даты и фамилия. Как в анкете.

Автобусы… Сколько народа! Чья это машина? Ноль ноль двенадцать. Сам Игнат Алексеевич! Боже: Гусев, Пермяков, Шучко, Лидия Прохоровна. Видно, все прямо с заседания. Хорошо, что я настояла на той фотографии. И лента не бумажная. Теперь бы еще сказать речь… Венки не помялись? Как Галя? А бабушка? Нонна, у тебя глаза потекли. Особенно левый. И у меня? Ну и ладно. Проследи, чтобы они… Здравствуйте, Игнат Алексеевич. Все мы потрясены. Погиб на посту, именно так. Вы скажете несколько слов? Некролог мы дали в сегодняшнем номере. И колонку «Памяти товарища». Жену зовут Галя… Галина Георгиевна. Ваш приезд — большая моральная поддержка. Пойдемте сюда. Галя, это… Видите, она в таком состоянии… Товарищи, пропустите, пожалуйста, Игнат Алексеевич, сюда. Лидия Прохоровна, здравствуйте. Ужасный месяц! Сперва этот страшный град, потом Аркадий Сергеевич, и вот — Сева. У вас тоже? Корвалол или нитроглицерин? Алена, быстренько! Глотните. К этой мысля привыкнуть невозможно. Ее зовут Галина Георгиевна. Лучше потом. Сейчас она не… Алена, достаточно. Еще и погода: давление так и скачет! У меня на столе барометр, я теперь чаще смотрю на него, чем в зеркало. Пройдем здесь, там все раскопано, а вы на каблуках. Пропустите, пожалуйста. Словно вчера он выступал на том вечере, помните? Эти песни… Ваша Сашенька редко показывается в редакции. У нее прекрасные способности. Когда выберет время, пусть зайдет прямо ко мне. Вполне. Я люблю возиться с молодежью. Сева тоже когда-то начинал у меня. Извините, я должна… Да, это трагедия. Как будто вырвали кусок сердца.

«Мы верим: проблемные статьи Всеволода Ларионова не потеряют актуальности и через много лет». Стоп. Выходит, время идет, а недостатки остаются? «Светлый облик нашего друга, журналиста, мужественного человека…» Надо начинать. Копщики подошли. Сколько людей! У Севы растрепались волосы, галстук съехал набок, и некому поправить. Да, Александр Харитонович, это наша общая беда. Выступите? Как генеральный директор «Прогресса», как давний друг газеты. Я открою панихиду, передам слово Игнату Алексеевичу, затем один рабочий — и вы. У меня будет к вам просьба, насчет ограды. Ладно? Это потом. Надо собраться с духом.

Товарищи, друзья! Траурный митинг разрешите считать открытым. Трудно привыкнуть к тому, что мы больше не встретим подпись Всеволода Ларионова под очерками, репортажами, интервью. Гражданский накал и нетерпимость к недостаткам отличали лучшие из них. Сева останется в наших сердцах образцом настоящего служения делу… делу воспитания… сказать или нет? я же ни с кем не согласовывала… была, не была, поставлю всех перед фактом! Говорят, что от большинства людей остается только тире между двумя датами: рождения и смерти. Но Всеволод Ларионов заслуживает большего. Было бы справедливым учредить премию его имени для молодых журналистов области. Мы, друзья и коллеги по работе, делившие с Севой трудности и радости нашей работы, верим: его жизнь станет примером для многих! Мы не говорим тебе в этот скорбный час: «Прощай навек!» Как жаль, что ты ушел сейчас, в пору очистительной критики, мастером которой ты был. Спи спокойно, дорогой друг! Пусть земля тебе будет пухом!