Поговорим о странностях любви - страница 54

Здравствуй, Ванда!

Сейчас, кажется, вечер. Голова гудит, как после наркоза. Наверно, переработался. Вот и Новый год. Можешь представить, что со мной сделалось, когда я получил твою телеграмму! Мало того, что «целую», так еще и «давай будем счастливы». Умом понимаю: это первые попавшиеся слова, которые приличествовали цветному бланку серии Е-6. Но где, скажи, взять этот ум, когда так хочется быть счастливым?!

В поисках счастья отправился к морю. При мне были плавки, друг Паша и шампанское. Ежась и проклиная свою романтичность, я нырнул и с воплем выскочил. Паша растер меня, мы грянули шампанского. Было ровно три часа пополудни — у вас полночь. Я посмотрел в сторону востока и телепатировал что-то столь лирическое, что почтальонша, которая дней через пять доставит тебе телепатограмму, вся искраснеется от смущения.

Ванда. Ванда! Мне привиделась ты возле елки в длинном и голом платье новогоднего цвета, под ногами крутился Серый, твои волосы взлетали и падали в такт «Бони М», и все в тебе ходило ходуном, и все было — радость и счастье…

Но тут друг Паша упаковал меня в пальто, отвез к себе, накормил обедом и отправил на дежурство. Как человек, не обремененный семьей, я дежурю во все выходные и праздники. (Вот еще одна причина, по которой мама хочет меня оженить: «Сколько они будут на тебе ездить?!») На этот раз я поехал сам на себе. Для компании я сейчас человек пропащий. Никуда меня так не тянет, как на почту: все-таки есть надежда получить от тебя письмо.

А вообще-то дежурить в праздник радости мало. За сутки больше ЧП, чем за целый месяц. Потом еще долго тянется шлейф от перепоя и пережора: холециститы, панкреатиты, желудочные кровотечения. Затем пойдут аборты от пьяных зачатий, новорожденные алкогольные дебилы (французы называют их «дети воскресенья»). Какой бы термин они придумали для типа, который под Новый год хряпнул стакан ацетона? Лежит сейчас в реанимации, от перегара лампочки лопаются! Остальные палаты полупусты: все, кого ноги носят, на праздники выписались домой. Лежачих я торжественно обошел с поздравлениями и подарками. Елка получилась классная: родственники больных принесли украшения, мы купили воздушные шарики и резиновые надувные игрушки. Они не только для праздника. Когда старики долго лежат в больнице, у них падает тонус, вентиляция легких — ни к черту. Мы заставляем больных тренироваться, надувая игрушки и шарики. Один такой старичок лежит у окна. Ссохшийся, вернее, совсем усохший. Чтобы сесть, он берется за скрученное жгутом полотенце, которое привязано к спинке койки, и медленно-медленно приподнимается. С него я и начал поздравления. Он слушал-слушал, а потом спросил: «Доктор, когда деньги будут давать?» И заснул.

Вопреки учебникам географии, Новый год приходит сперва не к вам, в Усть-Рыбинск, а сюда, в больницу. Здесь его ждут совсем по-детски, даже те, кто знает, что ждать им уже нечего. В белых повязках, как в жабо, они сидят вокруг елки, тихие и торжественные. Представляешь, каким бодрым голосом нужно читать новогодние поздравления, чтобы отвлечь их от самих себя? Каждый получил рецепт с пожеланиями на русско-латинском языке (известно, что лекарства с заграничными названиями действуют быстрее). В общем, дедморозил как мог. Посох мой был из костыля, обмотанного серпантином, а борода из парика, который пожертвовала одна пациентка, она же вызвалась быть Снегурочкой.

Ну и тетка, доложу я тебе! Ее знают во всех наших больницах: чуть не каждый месяц Снегурочку привозит «скорая». Года два назад ее еле спасли: перитонит. Видно, ей так понравилось возвращаться к жизни и быть в центре внимания, что с тех пор она время от времени устраивает себе (и нам) какой-нибудь переполох. На этот раз Снегурочка наглоталась гипса с барием. Непроходимость кишечника. Целую неделю Паша выдирал из нее по кусочкам этот гипс, а она стонала и кайфовала. Когда он, наконец, привел ее в божеский вид и сказал, что завтра выпишет, Снегурочка тут же снова съела еще какую-то дрянь — ожог пищевода! Пашка, змей, утверждает, что это его новогодний сюрприз для меня! Ее болезнь называется, кажется, пантомимией. Да болезнь ли? Стала бы Снегурочка так рваться в больницу, если бы дома ее кто-нибудь хоть ждал! Наверное, она единственный человек в отделении, который сегодня счастлив, несмотря ни на что. Порхает — ползком! — кокетничает, страстно сипит: «Вы меня чувствуете, доктор?» Берегись конкуренции, Ванда! Соседки по палате ее любят: готова услужить всем, даром что сама еле дышит. А нынче акции Снегурочки особенно выросли. В предчувствии международного симпозиума у нас введен драконовский пропускной режим: в день к больному пускают лишь одного посетителя. Снегурочка, которую никто не навещает, охотно уступает всем свой пропуск. Взамен нужно, чтобы кто-нибудь послушал ее рассказы о прошлой жизни, которой, может, вовсе и не было. Все ее жалеют и поэтому закармливают наперебой, хотя сейчас ей почти ничего нельзя. Не жратва, а как бы жертва, приносимая на алтарь болезни. Снегурочка необходима больнице ничуть не меньше, чем ей больница. У нее здесь есть персональный подоконник. В любую погоду Снегурочка после обеда распахивает окно, насыпает крошки и кричит: «Федя! Фима!» Слетается туча голубей, Снегурочка воркует с ними. Начальство пыталось было шугануть пернатых (токсоплазмоз, клещи!). Снегурочка пообещала главврачу, что тут же выбросится из окна, и птиц оставили в покое.