Поговорим о странностях любви - страница 60

Я уже терял больных — и прямо на столе, и после операции. Но там были свои обстоятельства: запущенная болезнь, возраст. У каждого врача, а тем более у хирурга, есть собственное кладбище. Даже у такого аса, как полковник Котя. У него однажды погиб человек, который во время войны спас их семью от голода. С тех пор Котя никого из близких не оперирует. Он утешал меня, что все это издержки профессии. По каждому отделению примерно определен средний процент летальности — как усушка и утруска на складе. Я и сам говорю практикантам: «Или лечить, или сострадать». Но какое там «или — или»! Ты бы видела, как она хватала воздух, как хотела жить! Нет, лучше бы ты не видела. Я-то думал, что уже настолько свыкся с людскими страданиями, что ничего (зачеркнуто). Если бы только я сразу был на месте, когда ее привезли, а не (зачеркнуто).

Поехал на похороны. На колдобинах автобус встряхивало, из венков выпадали лепестки. До кладбища девять колдобин. На мать невозможно было смотреть. Первый ребенок у нее родился мертвым, потом было два выкидыша. Лидочка появилась без дыхания, ее едва выходили, целый год кормили из пипетки. А матери больше нельзя рожать: почки.

Кладбищенские рабочие уже хотели заколачивать гроб, но мать их оттолкнула, закричала: «Не дам! Лидочка живая, у нее теплые ручки!» Не понимала, что нагрела их своими руками. Она не плакала, только пальцы все время разглаживали ткань, которой был обшит гроб. Сзади уже напирали следующие похороны. Экскаватор рыл стандартные могилы для тех, кто умрет послезавтра. Настоящий конвейер: на одном конце мы, медики, на другом — здоровенные мордастые могильщики. Лопаты у них лоснящиеся, как и они сами, держак полированный, лезвие блестящее, сердечком. Покопают, почистят лопаты специальными скребками. Один приспособил для этого детский совочек. Потом все быстро разошлись, остался только полусумасшедший нищий. Я отдал ему все деньги, которые были при мне. Ну, и (зачеркнуто).

Пока.

С.

Моя маленькая!

Клял то себя, то все и вся вокруг. Может, будь у нас в ту ночь второй анестезиолог, девочка осталась бы жива! Если мы не властны над своей судьбой в широком смысле слова, то хотя бы в узком — в просвете гортани, в том, чтобы помочь кому-то еще немного подышать, пожить!.. Удастся, утешишься этим, потом снова шибанет… и опять закрутишься, забудешь, бегаешь, пока опять не ударит. Приходит час, и каждый вдруг ощущает на своей шкуре: до чего же она тонкая! Привозят человека с банальным аппендицитом, а двое суток спустя умер: заражение крови. Вспоминают: санитары затащили его в операционную прямо со двора на каталке с грязными колесами, много ли нужно для инфекции? У другого схватило сердце — «скорая» приехала через три часа. Не могли передать вызов, потому что не работала рация. Починить — нет техника, вернее, есть, но приличный специалист на эту мизерную ставку не пойдет, а от халтурщиков и пропойц…

Что я тебе толкую? Вспомни, когда ты ходила лечить зубы: тебе хоть раз запломбировали больше одного? Никогда! Чем больше посещений, тем на лучшем счету врач, отделение, больница. Десять раз ты будешь отпрашиваться с работы, мчаться на другой конец города, высиживать по часу в очереди, чтобы у стоматологов были выше показатели! А что делать, скажем, в травматологии? У них палаты то полным-полны, то вдруг затишье. Хоть бери кастет и выходи на улицу крушить прохожих, иначе план не выполнишь! Или реанимация: едва больной придет в себя, его спешат перевести в обычное отделение: там его содержание обходится раз в пять дешевле. Наш главврач Николай Николаевич не зря заработал прозвище «Колько-день». На каждом совещании он напоминает: «План по койко-дням!» Для отчетности в идеале надо бы так: утром человек поступает в отделение, вечером уже выписывается. Что нам стоит обмануть друг друга и старую, полуграмотную Смерть?!

Кто-то из друзей Пушкина по молдавской ссылке вспоминал о неслыханном долголетии жителей Бендер. Десятки лет там никто не умирал. Паспорта покойников мигом переходили к беглым, которыми была тогда наводнена Бессарабия. Эта вечная жизнь устраивала всех. Неужто и мы (зачеркнуто).