Поговорим о странностях любви - страница 62

Я улучил момент и спросил, что можно было сделать в случае с той девочкой. Он сказал: «Послать цветы на могилу». Вот так. Ладно. Будь.

С.

Здравствуй!

Пока я был на операции, к нам пробивалась междугородная — так мне сказали. Уж не ты ли? Вот было б здорово! А пока у меня встречи с другими женщинами. Сегодня на улице меня остановила мадам Нос. Рассказала, что после того, как я извлек из бронхов ее мужа монету, он чуть не отправился на тот свет. Злокачественное перерождение тканей на месте пролежня, подумал я. Ан нет: загулял! Освободился от монеты, от жены, и — вперед! На радостях Человек-Нос прихватил какую-то шикарную бабу, кажется, из вокзального ресторана, и завеялся с ней в Гагру. Гуляли недели две, а потом его достал инфаркт. Срочно прилетела жена, и они вдвоем с шикарной женщиной (надо же!) кое-как выходили его.

Фарс или драма? Может, он ждал эту женщину долгие годы, варил свой знаменитый морс и мечтал о ней. История с монетой подтолкнула его к тому, чтобы уйти к этой зазнобе. Ведь женщина — это спасательный круг (пускай иногда даже свинцовый). Что бы я без тебя делал, как бы жил? («Хорошо!») Да, ты права: хорошо, но скучно. А так — что ни день, то ожидание.

Свидеться бы, и больше я у судьбы ничего не прошу. Решайся, Ванда! А не то я тоже чего-нибудь проглочу.

Целую.

Твой Александр

Это я! И скоро четверг!

Когда мне сказали, что телеграмма, я перепугался: вдруг что-то с тобой или с Серым?.. Не привык к хорошим новостям. До сих пор не верится: мы увидимся через двое суток! Все так удачно сложилось, будто на этот раз судьба специально решила помочь мне. Только я получил твою телеграмму, вызывает меня главный: «Едете в Москву». Что за черт, думаю? А вот что: профессор Чаннинг, ну тот англичанин, впопыхах не заметил, что в аэропорту ящик с его экспонатами по ошибке попал в чужой багаж, а ему достался чей-то груз. «Видимо, это крупный коллекционер китча», — предполагает профессор. Ему и в голову не пришло, зачем В. П. Пурцхванидзе, проживающий в г. Поти, отправил самолетом семьсот дерюжных сумок с корявым «айлавью» и портретом Аллы Пугачевой. Еще больше удивится Пурцхванидзе, когда вместо своего товара получит ящик с мертвыми английскими головами. Вот меня и послали улаживать международный конфликт.

Через двое суток мы увидимся! Впервые ты написала не «ты» и «я», а «мы». Мы — это значит «четверг», «счастье» и все остальное. Не знаю, зачем я все это пишу: все равно приеду раньше письма. Но почувствовал: не напишу — лопну от радости. А в кусочках меня трудно будет узнать, когда мы встретимся у Центрального телеграфа. Осталось сорок пять часов.

Лечу!

Я тебя ненавижу, Ванда!

Не за то, что ты так обошлась со мной. Хочешь — любишь, не хочешь — не любишь. Дело твое. Жил без тебя почти тридцать лет, как-нибудь проживу и остальные. Но бить так расчетливо, так хладнокровно! Неужто чтобы взять реванш за наше первое свидание? Доказать мне и, главное, себе, что тогда, после операции, была просто уступка, минутная слабость, а вот сейчас мы вам, доктор, покажем, чего вы стоите на самом деле! Действительно, как он, наглец, мог вообразить, будто тот вечер, все эти месяцы могли хоть что-нибудь означать? Как у него хватило дерзости надеяться на что-то большее, чем снисходительность, которая один-единственный раз вышла за рамки дозволенного! Ни одного повода, ни одной, самой крохотной возможности не упустила, чтобы помучить меня. За что? За то, что я люблю тебя? Что ждал этой встречи, как не ждал никогда и ничего? За то, что каждый день и каждый час, как последний (зачеркнуто) я хотел (зачеркнуто).

Я соврал тебе: не я ушел от своей первой жены — она меня бросила. Я ходил за ней и закатывал истерики, а она вот так же спокойно смотрела и пожимала плечами. У вас одинаковая манера обращаться со мной: сперва чуть-чуть приласкать, а когда он, дурачок, размякнет, шарахнуть по голове. Пишет письма — пусть пишет. Забавненький влюбленный парень, но слишком восторженный и закомплексованный, чтобы (зачеркнуто). «Будь умницей! Иди к себе на диван и повернись лицом к стенке».