Пограничный легион - страница 22

Солнце зашло, сгустились сумерки, и каньон окутала ночь. Одиночество казалось Джоун чем-то осязаемым. Она принесла в хижину седло и одеяла, устроила постель и легла лицом ко входу — небу и звездам, — если и не поспать, то, по крайней мере, отдохнуть. Темнота не мешала ей видеть распростертое у стены тело. От него не исходило ни звука, можно было подумать, что Келлз умер. Джоун вконец вымоталась, каждая клетка ее жаждала покоя и сна, но заснуть ей не удавалось. Среди ночи она совсем пала духом, стала страшиться каждой тени. Монотонное жужжание насекомых казалось ей диким звериным ревом; она вздрагивала от тоскливого воя волка, от далеких воплей пумы. В поднявшемся ветре ей слышались стоны заблудшей души. Мрачные образы, один причудливее другого, непрерывной чередой проходили перед глазами. Ей чудилось, что из ночной тьмы к хижине слетаются сонмы призраков и кружат, кружат, ожидая, когда к ним присоединится душа Келлза. Потом стало казаться, что она едет домой по старой тропе, едет смело и уверенно, потому что хорошо помнит каждый ярд этого пути, и вот уже горы остаются позади… но тут ее окружают мертвецы и тащат обратно. Наконец, видения и сны растворились во мраке, окутавшем каньон и хижину, — все смешалось и погрузилось в непроглядную черноту.

Проснулась Джоун оттого, что луч солнца, скользнув над восточной стеной, упал ей на лицо. Проспав несколько часов, она хорошо отдохнула, силы восстановились. Ушла темная ночь, рассеялся и мрак у нее на душе.

Она почувствовала, что Келлз все еще жив, и это не удивило ее: она знала, что так должно быть. Осмотрев его, она убедилась, что интуиция ее не обманула. Ничего в нем не изменилось, однако рана перестала кровоточить. Жизнь еще теплилась, но говорило об этом лишь еле слышное медленное биение сердца.

Большую часть дня Джоун снова просидела возле Келлза, и день этот промелькнул, как один час. Временами она выходила посмотреть, что делается в каньоне, ожидая, что вот-вот увидит на — тропе всадников. Что ей делать, если сюда вдруг заявятся приятели Келлза? Что им сказать? Они, конечно, нисколько не лучше Келлза, да к тому же в них нет того, что — хотя бы на один день — сделало его человеком. Джоун и так и сяк обдумывала ситуацию: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы ее заподозрили в убийстве Келлза. Поэтому, взяв револьвер, она тщательно его вычистила и перезарядила. Если кто явится, она скажет, что стрелял Билл.

А сердце Келлза все билось. Понемногу у Джоун появилась уверенность, что он будет жить, хотя вроде бы все указывало на противное. Ум твердил, что Келлз умрет, интуиция говорила, что выживет. Иногда Джоун приподнимала ему голову и вливала в рот ложку воды. И каждый раз из груди его вырывался слабый стон. В эту ночь, опять лежа без сна, она не только не страшилась одиночества, но даже как-то черпала в нем силы. Бояться ей и в самом деле было нечего, разве что в каньон забредет незваный гость. Следующий день ничем не отличался от предыдущего. Состояние Келлза оставалось прежним. На третий день вечером ей показалось, что к нему возвращается сознание. Впрочем, она, верно, просто ошиблась. Шли часы, Джоун от него не отходила: вдруг перед концом он придет в себя, захочет что-то сказать или передать, попросить за себя помолиться, в последний раз почувствовать тепло человеческой руки.

Ночью над каньоном поднялся узкий серп луны. В его слабом свете белело безжизненное лицо Келлза, незнакомое, печальное, без тени жесткости, без следа порочных страстей. Вдруг губы у него дрогнули, он пытался что-то сказать. Джоун смочила губы водой, дала ему пить. Он пробормотал что-то нечленораздельное и снова погрузился в беспамятство. Вскоре еще раз очнулся, стал было что-то говорить, быстро-быстро, бессвязно, как безумный, и снова лишился чувств. На этот раз он очень долго не подавал признаков жизни. Джоун уже стало клонить в сон, как вдруг ее вернул к действительности слабый, но вполне отчетливый шепот: «Воды, воды!» Джоун наклонилась, приподняла его голову и попоила. Он открыл глаза — две черные дыры в чем-то белом.