Погребенный кинжал - страница 48

Калас осторожно проскользнул внутрь машины через разбитый люк и быстро расправился с несколькими топливопроводами внутри главного отсека. Топливо хлынуло из открытых перегрузочных клапанов и залило дно.

— Вот и всё! Видишь? — он вылез обратно и побежал вприпрыжку. — За мной! За мной!

Мортарион медленно кивнул, поняв план юноши. Он последовал за Каласом, на бегу взвёл курок пистолета и позволил себе в последний раз оглянуться через туман.

Боевая сирена Некаре завывала уже совсем близко, и, когда Мортарион прислушался, он услышал голос своего приёмного отца, доносящийся до него ядовитым ветром.

— Вернись ко мне, мальчик, или я тебя отвергну! — глухой крик упыря эхом отразился от стен узкого ущелья, казалось, его голос звучал отовсюду одновременно. — Ты меня слышишь, щенок? Если ты сейчас сбежишь, это будет смерть, запечатленная в вечности. Оставь меня и поплатишься жизнью.

— У меня и жизни–то не было, — громко ответил Мортарион, замедляя свой шаг и прицеливаясь из пистолета, — до сегодняшнего дня.

Он нажал на спусковой крючок, и пистолет взревел, изрыгая из себя патроны. Они быстро покрыли нужное расстояние и ударили в открытый люк подбитого вездехода. Взрыв превратил машину в огромный сверкающий огненный шар, когда зажигательные снаряды рикошетом попали в разлитое топливо. Вызванные цепной реакцией взрывы разворотили тюремный и другой сопровождающий транспорт.

Мортарион наблюдал, как языки пламени опаляли стены узкого прохода, облизывая серый камень и обваливая пласты рыхлой породы, гасившие разрушенный транспорт. Тяжелая черная пыль и клубы густого дыма поднимались вверх. Последним, что он увидел у своего покинутого жилища, были тусклые фонари на стене и куча щебня, загородившая проход.

Резким рывком он дернул цепь, привязанную к поясу, и его дымящийся пистолет упал в грязь. После этого юноша повернулся спиной ко всему, что когда–либо знал, и зашагал прочь. С каждым тяжелым шагом туман вокруг него становился все реже.

[Варп; сейчас]

Острые лучи адского света, просачивающегося сквозь зазоры барьерных плит, падали на Жнеца, кружившего по куполообразному помещению обсерватории. Высокая худощавая фигура в грязных доспехах из меди и стали расхаживала туда-сюда как загнанное животное, сжимая кулаки и морщась.

У дальней стены стояли стражи Савана Смерти, безмолвно и неподвижно, словно отлитые из железа статуи. Они ждали следующей команды, глядя, как вскипает их хозяин. Он лелеял своё раздражение подобно человеку, который дразнит тлеющее пламя посреди бури, сжимая его в ладонях и придавая ему сил возродиться.

Скудные холодные лучи блуждающих огней Имматериума ласкали его лицо, когда он проходил сквозь них. Мортарион почти чувствовал их запах, едва заметный запах древнего пси-колдовства, проникающего сквозь защитные поля Геллера и адамантиевый корпус «Терминус Эст». Там, в варпе, зародыш то ли безумия, то ли чего–то неопознанного и чуждого кричал ему в ответ. Океан безумия просачивался внутрь, капля за каплей.

Когда–то в далеком прошлом Мортарион проходил через эти владения с открытыми глазами и обнаженной душой. Не на борту корабля, как сейчас, а голый и испуганный. Едва ли не новорожденный, по человеческим меркам, вырванный из тепла безопасной утробы-камеры катастрофическим разрывом в полотне реальности. Это воспоминание было одним из первых, которое он помнил эйдетически — необузданная мешанина чувств и ощущений, которую его тогда неразвитый ум не смог обработать. В тот миг он прошел через варп и был выброшен на поверхность сурового неприступного Барбаруса. Он был изгнан, но не знал, за что.

Мортарион подошел к изгибу купола и позволил падающему адскому свету рассечь его лицо своим сиянием. Если бы он посмотрел наружу, то что бы смог увидеть? Тот же постоянно меняющийся шторм, который он едва ли помнил с того момента? Или что–то другое?

Чего ему стоило опасаться?

Однажды, спустя много лет после того, как Император нашел его, и их эрзац-семья пополнилась еще одним потерянным сыном, Мортарион осмелился задать вопрос, на который никто ему так и не ответил.