Погребенный кинжал - страница 50

Воин Виосс стоял на страже у перемежающейся двери, напрягшись при приближении примарха. Он отдал честь, но не сделал ни малейшего движения, чтобы отойти в сторону:

— Мой повелитель, капитан Тифон занят внутри сферы. Он велел никого туда не пускать.

Мортарион промолчал и смерил Виосса пристальным взглядом. Могильный Страж согласился с правотой примарха — никто не может его ограничивать.

Виосс неохотно отступил, и Мортарион потянулся к пульту управления за дверью, но человек Тифона внезапно заговорил:

— Мой повелитель, Саван Смерти не может последовать за вами.

Преторианцы Мортариона вскипели при этих словах, но примарх остановил их, подняв руку.

— Согласен, — он уже приготовился к тому, что ждёт его внутри, борясь с волнами отвращения.

— Никто из нас не должен быть разоблачен больше, чем требуется.

Он не счел нужным добавлять слова о протоколе действий преторианцев при таких обстоятельствах: если Мортарион не передавал им определенный тональный код по воксу каждые семь минут, они начинали штурм помещения, убивая всех внутри.

Радужный люк распахнулся, пропуская примарха внутрь святилища, и он шагнул в яркий удушающий свет, который лился из варпа. Внутри сферы святилища неистово переплетались краски и формы. Направляющие канаты и перила опоясывали пространство узорами, похожими на математические фракталы, а фальшивое небо, заполненное сотнями гололитических панелей, висело в неподвижном холодном воздухе. Когда Мортарион вышел на середину комнаты, под подошвой его сапог захрустел ржаво-красный иней, и тут же запах холодной крови ударил ему в нос.

Он увидел конструкцию, поддерживающую многочисленные тяжело обитые диваны. Это было нечто, построенное из медных арматур, мерцающих обручей, объектива и щелкающего часового механизма. Все диваны, кроме двух, были свободны. Сидящие фигуры едва помещались на покрытой человеческой кожей мебели. Это были легионеры — пара так называемых «специалистов» Первого капитана, который стоял между ними, все еще облаченный в свой боевой доспех «Катафракт». Они стояли спиной к примарху, и он ясно видел проводимые тайные ритуалы. Восковой свет, просачивающийся из змеящихся спиралей изогнутых стен, спускался вниз, касаясь лбов воинов. Если бы на их месте стоял навигатор, то его третий глаз был бы открыт и ярко горел.

Все предупреждало о том, что этот свет был достаточно ярким, чтобы изгнать душу из тела. Отвращение Мортариона к ритуалу, свидетелем которого он стал, наконец–то вышло из берегов. Он выкрикнул имя Первого капитана. Тифон вздрогнул и потерял связь с психическим мета-единением, пошатнувшись, прежде чем прийти в себя.

— Тебе… не следовало сюда приходить, — Тифон отвернулся, и Мортариону показалось, как его старый друг вытирает в уголках глаз что–то маслянисто-черное.

— У меня есть кое–что в руках…

— Что же это? — Мортариону до боли захотелось стащить Безмолвие с магнитного крепления на спине и вонзить её во все эти колдовские механизмы, но он подавил этот яростный импульс.

— Куда ты ведёшь нас, Тифон? На что я дал согласие?

— То, что я делаю, послужит нашему Легиону и приведет к окончательной победе Магистра войны, — сказал Первый капитан, спускаясь с возвышения.

Он оглянулся на двух воинов, все еще пребывающих в глубинах псионического транса, после чего сделал жест рукой.

— Я знаю твою неприязнь к такого рода обрядам, но так должно быть, — он помолчал, собираясь с мыслями, его желтоватое лицо казалось ещё бледнее обычного. — Ты не захочешь слышать правду. В рядах Гвардии Смерти всегда были псайкеры, ты это знаешь, брат. И я это знаю. Еще до того, как Никейский эдикт отстранил их от военной службы в легионах. Ты не допускал их в наши ряды…по крайней мере, так казалось.

Мортарион вскипел, но промолчал. На некоторые вещи он действительно закрывал глаза. Теперь же Тифон открыто говорил о них, нарушая все табу.

— Я держал одаренных от тебя подальше. Научил их скрывать способности. Горстка среди сотен тысяч из легиона. Что ты о них знал? Ты задавался вопросом, для чего они вообще?

— Я доверил их тебе для контролирования! — прорычал примарх. — Я полагал, что твоей…твоей