Пока на улице дождь - страница 3

Его изучающий взгляд нисколько не смущал её. Она была готова ответить на любой из вопросов, какие он только мог задать. Что с ней? Как она оказалась здесь? В каком состоянии находится и как вообще до такого дошло? Но ничего из того, о чём бы ей не хотелось говорить, объяснять не было нужды. Эта черта его характера всегда восхищала её. Он считал, что если человек захочет чем-то поделиться, то он сам всё расскажет. Поэтому, ни в его правилах расспрашивать и допытываться. Всё что ему нужно было знать, он умудрялся получать просто, находясь рядом. Глаза пропускали мимо много ненужной информации, но такие вещи как мимика или общее эмоциональное состояние, всегда были на виду. А всё остальное нужно было только услышать. В ходе непринуждённого общения, местами даже шутливого дурачества, в том или ином виде, проскакивали ответы на всё то, что для него важно.

Даже толкового вопроса о том, как её дела, она не смогла дождаться. И после попытки разузнать от него хоть что-нибудь получила шаблонный ответ, что всё хорошо и скромную улыбку, означающую что к этому и действительно особо ничего не добавишь. Тогда уже решилась сама рассказать о состоянии своих дел, ведь очень хотелось поделится. Может даже хотелось на минутку стать слабой и беззащитной, той которую пожалеют и согреют под тёплым крылом, но только на минутку. Но в итоге вместо того, чтобы взять и рассказать всё, как и хотелось, получилось выдавить из себя только фразу, резюмирующую картину в целом, о том, что она полная дура. И виновато улыбнулась ему, и как раз ни за то, что не смогла всё рассказать, а именно за то, что вот такая она полная дура. На что он поспешил её успокоить сказав, что она вовсе ни полная. И эта шутка его сработала так как нужно. Громкий смех снова заполнил узкое помещение лестничной клетки. После чего она снова прижалась к нему и уткнулась носом в его плечо, чтобы заглушить смех.

Конечно, он не считал её дурой. Местами безрассудной и отчаянной в своих поступках, на многие из которых у него бы скорее всего не хватило духа. Свободной от большинства предрассудков и в тот же момент жертвой своих внутренних убеждений, коими она руководствовалась в сложных жизненных ситуациях. И складывалось впечатление о непоколебимости этих убеждений, как прописных истин. Ведь вновь и вновь она могла поступать одним и тем же образом, даже заведомо неправильно. Почему получалось именно так, для него оставалось непонятным. Он не верил, не хотел верить в то, что она не учится на своих ошибках, не делает каких-то важных выводов. Однажды он придумал для неё условный образ рыбака, которому не важно, каким будет улов, а важнее сам процесс происходящего. Так или иначе, когда она делилась с ним проблемами, которые устроила себе сама, он никогда не осуждал её.

Успокоившись и почувствовав некую лёгкость на душе, она снова немного отступила в сторону и опёрлась плечом о стену. Так было удобнее смотреть на него и слушать его рассказы об учёбе и разных курьёзах из повседневной жизни. Когда он всё же освоился в новой для себя обстановке, ему захотелось поделиться с ней. Многое из его рассказа было ей непонятно, что-то шло просто фоном и вовсе не усваивалось. Но это было ни так важно, ведь ей было ясно, что у него действительно всё хорошо, жизнь бьёт ключом. Ей хотелось молчать и слушать его голос, с которым тёплой волной подступало умиротворение. Было очень хорошо пока лёгкое чувство досады ни подкралось откуда-то издалека. Пришло осознание того, что ещё немного и он уйдет, ведь пришёл сюда буквально на минутку, заглянул её проведать. И даже если он мог бы остаться с ней подольше, всё равно скоро кто-нибудь из персонала больницы обнаружит их и загонит её обратно в палату. Еще досаднее становилось от того, что после этого вряд ли они скоро увидятся. На днях её выпишут и всё вернётся на круги своя. И, к сожалению, в ту пору, когда они много времени проводили вместе, уже не вернутся. Она стала жить семейной жизнью, а он стал студентом с кучей забот и безумным графиком дня. Хотя, как ей казалось, нисколько он не повзрослел. Всё также оставался юношески милым, озорным и жизнерадостным и при этом, как ни странно со слегка грустным выражением лица, стоило ему только погрузиться в свои мысли.