Покушение на зеркало - страница 7

— И все-таки… — Я изо всех сил старался сдержаться, не унизиться до ночного скандала, неизбежного, ответь я ей в том же тоне. — Свете кто-то угрожает?

Почему?

— По кочану! — выкрикнула жена, бешено округляя глаза.

Кандидат наук, пусть и технических, кичится тремя поколениями ужасно интеллигентных предков… Чем, спрашивается, отличается она сейчас от палаточной торговки советских времен, в гробу видящей всякого докучливого покупателя?

— Ладно. Не мои, так не мои.

Я ушел в гостиную, в которой сплю уже второй месяц, и опять улегся на диван.

Ничего, расскажут все сами. Попозже. Когда обсудят все варианты использования меня в качестве… Чего? Давно не стриженного барана? Фанерки, которой можно заслониться от града камней? Униженного ходатая по чиновничьим инстанциям?

Посмотрим, завтра покажет. А пока — спать, спать…

Уснул я на удивление сразу. И проснулся, несмотря на вчерашний перебор, с относительно свежей головой. А главное, вовремя, даже без будильника. Они спали, и я, разумеется, не стал их тревожить. Побрившись и проглотив два бутерброда с сыром, не стал допивать кофе — гадость, растворимая дешевка, — вылил остатки в раковину и на цыпочках вышел в прихожую. В спальне, слава Богу, было тихо. Можно было считать, что мне крупно повезло — объяснения откладываются до вечера.

Когда хорошего слишком много, это подозрительно и опасно. Всякое везение по сути своей случайность. Случайности, да еще счастливые, да еще и следующие одна за другой, настораживают: так не бывает, быть беде. Но осознавать начинаешь не сразу, лишь когда заметишь, что сплошные везения выстраиваются в цепочку.

Утром, отправляясь на работу, я никогда не заглядываю в почтовый ящик. Раньше полудня почтальонша в наш подъезд не заходит. Сегодня же будто кто-то толкнул под локоть. В ящике была «Комсомолка», которую мы выписываем, и желтоватый прямоугольничек — перевод на сумму чуть меньшую, чем три моих месячных зарплаты в издательстве. Гадать, откуда свалились на меня деньги, не приходилось: я был уверен, что на почте фиолетовый штампик на обороте извещения сообщит мне чрезвычайно приятное: повесть, которую я чуть не год назад послал в толстый журнал, напечатана. Иначе, само собой, гонорар бы не выслали. Конечно, удостовериться в публикации я мог бы и раньше, попади мне журнал на глаза. Месяца четыре я захаживал в областную библиотеку — единственное место, где его можно было найти в прошлом году. Но с января деньги на библиотечную подписку сократили. А подписчики… Не поручусь, что в нашем городе есть хоть один чудак, не пожалевший денег на это недешевое, добротное, но и скучно-солидное издание. По крайней мере у обнищавших местных литераторов искать его не приходится, а с учеными гуманитариями я общался мало. Впрочем, с деньгами сейчас у них не лучше, как и у всей пресловутой прослойки, снискавшей нашей бывшей стране славу «самой читающей». Она бы, конечно, и сегодня читала не меньше, да удовольствие стало слишком дорогим.

Так что следить за журналом я не мог. И его напоминание о себе не могло не растрогать.

Да, прекрасная штука — неожиданно свалившийся на тебя гонорар! Но вдвойне приятней была и та случайность, что, вопреки заведенным в семье порядкам, почту вынул сегодня я, а не жена и не дочь. Никто, кроме журнальных моих благодетелей и меня самого, не знает о переводе — почтовики не в счет. И это означает, что минимум три-четыре недели я буду застрахован от каждодневных микроунижений, связанных с абсолютной пустотой в карманах. Что мне теперь какое-то пиво, хоть бы и баварское? Или чьи-то дни рождения, от коих я пугливо шарахаюсь вот уже второй год? Или… А, что и говорить!.. Я отвыкаю чего-либо хотеть. Вернее, желаний-то не убавилось, но возможности их исполнения давненько ушли в сферу ирреального. Даже мелочи, вроде нового галстука, обрели статус мечты недостижимой, как маниловский мостик через пруд.

Я был уверен, что на почте получить деньги до начала работы не успею. В издательство мне к десяти, и оставшихся сорока минут при постоянных очередях пенсионеров и квартироплательщиков мне, разумеется, не хватит. И все же ноги сами свернули за угол и привели меня к отделению связи. Там было прохладно и пусто. В том смысле, что почтовики, как и обычно, сидели за своими окошечками, но их никто не тревожил. Над вскрытым чревом кассового аппарата посапывал с отверткой в руке умелец в черном халате. На лавке, отрешенно глядя куда-то вниз перед собой, сидела очень одинокая старушка с квитанцией, зажатой в прозрачном кулачке. Ничто не помешало мне протянуть паспорт и мгновенно заполненный перевод кудрявой барышне, получить у нее пачку не самых крупных купюр и совсем уже бодрым шагом направиться к остановке, к которой — надо же! — подчаливал полупустой автобус. Усаживаясь, я вспомнил, что, как это ни странно, на обороте корешочка с суммой не было ни штампа, ни вообще каких-либо следов отправителя денег. На радостях я даже не уточнил, из Москвы ли пришел гонорар или еще откуда — бумажку смял и выбросил в урну, дабы не попалась случайно на глаза домашним.