Поле заколдованных хризантем<br />(Японские народные сказки) - страница 15

А уже стемнело. В горах не стучали большие топоры дровосеков. Было совсем тихо. Только ветер с воем проносился мимо дерева. Гоэмону стало страшно. Со страху он съежился на самом дне дупла, крепко зажмурился и стал бормотать про себя: «Чур, меня! Чур, меня!».

В полночь, когда ветер утих и капли дождя стали падать все реже и реже, с горы раздался какой-то шум — громкий топот и голоса.

Сидеть в дупле старику было так скучно, что он очень обрадовался голосам. Открыл глаза, поднялся во весь рост и осторожно высунул голову из дупла.

Что же он увидел?

С горы к дереву шли не люди, а горные чудища. Красные, синие, зеленые. У кого было три глаза, у кого два носа, у кого рог на лбу, у кого рот до ушей. А только такой шишки, как у Гоэмона, не было ни у одного чудища.

Гоэмон еще больше испугался. Он присел в дупле и так съежился, что стал чуть ли не меньше своей собственной шишки.

Тем временем чудища с воем и ревом подошли к самому дереву и стали рассаживаться на траве. Главное чудище село посредине, а по бокам полукругом уселись чудища поменьше. Потом они достали из карманов фарфоровые чашечки, рисовую водку и стали угощать друг друга, как люди. Сначала пили молча, потом хором запели песню, а потом вдруг одно маленькое чудище вскочило, забежало на серединку круга и пустилось в пляс. За ним пошли в пляс и остальные. Одни плясали получше, другие похуже. Когда пляска кончилась, главное чудище одобрительно кивнуло головой и сказало:

— Хорошо, очень хорошо! У нас сегодня весело. Но только вы все пляшете одинаково. Вот если бы хоть кто-нибудь сплясал по-другому, по-новому!

Старик все это слышал. Он сначала сидел в дупле и боялся открыть глаза. Но потом понемногу его стало разбирать любопытство. Он осторожно приподнялся и чуть-чуть высунул голову наружу, так, что только его левый глаз был над дуплом, а правый глаз, нос и шишка оставались в дупле. А когда Гоэмон увидел, как весело чудища пляшут, он совсем забыл про страх. Ноги у него так и заерзали. Но в дупле было тесно — там не то что плясать, а и пошевелиться нельзя было.

И вдруг Гоэмон услышал, как главное чудище проговорило: «Вот если бы хоть кто-нибудь сплясал по-другому, по-новому!». Тут старику до смерти захотелось выскочить из дупла и поплясать на свободе. Нет, страшно! А вдруг съедят?

Пока он так раздумывал, чудища принялись все разом хлопать в ладоши, да так дружно и весело, что Гоэмон больше не мог утерпеть.

— Эх, чего бояться! Попляшу в последний раз, а там пускай едят!

Он оперся рукой на край дупла, перекинул ногу и выскочил прямо на середину круга.

Чудища даже перепугались. Повскакали с мест, всполошились, вскричали:

— Что такое?

— Что случилось?

— Человек!

А старик, не слушая ничего, давай плясать. То подскочит, то пригнется, то сожмется, то вытянется, то направо забежит, то налево отойдет, то волчком завертится. Пляшет и крякает:

— Э-э, коря, э, коря…

Чудища засмотрелись на него, стали притоптывать ногами, прищелкивать языком, бить в ладоши.

— Здорово!

— Ярэ!

Когда Гоэмон наконец выбился из сил и остановился, главное чудище сказало:

— Вот спасибо, старик! Мы сами любим плясать, а такой пляски еще никогда не видели. Приходи завтра вечером, спляши нам еще раз.

Гоэмон только улыбнулся:

— Ладно! Я и без вашего зову приду. Сегодня, по правде говоря, я не собирался плясать, не приготовился. А уж к завтрашнему дню я припомню все, что плясал в молодости.

Тут одно чудище, которое сидело справа от главного, сказало:

— А может, старик, ты задумал нас обмануть и не придешь? Надо взять у него что-нибудь в залог.

Главное чудище кивнуло головой:

— В самом деле, надо.

— Но что же у него взять?

Чудища зашумели. Одни кричали: «Шляпу!», другие: «Топор!».

Но главное чудище подняло руку и, когда все замолкли, сказало:

— Лучше всего взять у него шишку со щеки. Я видел людей и знаю, что такой шишки ни у кого нет. Наверное, это очень драгоценная вещь.

У Гоэмона от радости задрожали руки и ноги. Но он притворился, что ему очень жаль своей шишки.

— Лучше вырвите у меня глаз, — закричал он, — лучше выдерните язык, оторвите нос, уши, но только, пожалуйста, не трогайте шишку! Я столько лет ношу ее, я так берегу ее. Что я стану делать без шишки?