Полёт на Сатурн - страница 13
Я стояла столбом, глядя в асфальт. «Иди!» — зашипела Марья мне в ухо и для верности ткнула пальцем в плечо. Я вышла. Бабушка обхватила меня со всех сторон и троекратно расцеловала, после чего прослезилась. Марья тоже прослезилась за компанию и воскликнула в микрофон:
— Какая трогательная встреча!
— Бабушка, не надо, — процедила я очень тихо, но угрожающе.
Марья на меня шикнула, а бабуля продолжала:
— Как она тут у вас подросла в лагере! И косы пшеничные отросли! Красуля моя! Не верится, что ей уже тринадцать. Для бабушек внуки всегда остаются крохами. Я её маленькую знаете как звала? «Викусик-кукусик»!
Послышались смешки, и вожатые помчались успокаивать свои отряды. Нельзя отобрала у бабушки микрофон, намекнула, что кое-кому пора на лавочку, загнала меня в строй и объявила торжественную часть закрытой. Знамя унесли обратно, стройные ряды распались, и родственники бросились к деткам. Но для меня было всё кончено. За те двадцать секунд, что потребовались бабушке, чтобы добежать до меня, я шесть раз услышала ехидный окрик: «Эй, Викусик-какусик!» и три жеманных вопля: «О, эти пшеничные косы», а какой-то гад басом взвыл: «Красуля!»
— Викукочка, тебя тут хорошо кормят? — налетела на меня бабушка, которую более ничто не сдерживало. — Почему у тебя ручоночки в зелёночке? Мальчики не обижают? Ты не пьёшь на ночь много жидкости?
Она старалась спрашивать как можно громче, и я услышала чью-то реплику: «Ребя, концерт продолжается».
— Бабушка, ну зачем ты так! — чуть не ревя, сказала я. — Ты можешь со мной по-человечески говорить?
— А я и говорю по-человечески! — грохотала бабушка. — Я всю жизнь работала в милиции, поэтому у меня такой голос!
— Секретаршей, — уточнила я, но бабушку было уже не остановить.
— Я тебе гостинцев привезла, конфеток, пряничков, домашних пирожков, сметанки, маслица, курочки, яблочек, огурчиков, тут небось не кормят. И мама тебе вещички передала — носочки, трусики новые. Тут постирать-то негде… Куда!!!
Жизнь закончилась. По крайней мере, нормальная. Размазывая слёзы, я галопом бежала в барак под улюлюканье лагерных товарищей.
— Лаптева, вернись! — заорала Марья, но мне было плевать. Сегодня вечером после отбоя я твёрдо решила утопиться.
*
К бабушке я так и не вышла. Две Таньки и Эрка меня поддержали и помогли забаррикадироваться прутом из кровати, когда бабушка к нам ломилась. Тут надо отдать должное Нельзе. В лагере она, думаю, на всяких бабок насмотрелась и не стала устраивать скандал на глазах у гостей. Вместо того чтобы орать «Откройте дверь немедленно!» она решила вопрос мирным путём, нашептав бабуле что-то на ухо и уведя её под ручку. Мне потом рассказывали, что они два часа сидели в столовке, дули ячменный кофе и болтали. Даже адресами обменялись. Потом родственники погрузились в автобусы и уехали, и День Открытых Дверей, который для меня стал днём закрытых дверей, закончился. Но просто день продолжался, а с ним и проблемы.
Протрубили к ужину. Пришлось собрать в кулак всё своё мужество и переться на другой конец лагеря в столовку. Слева, справа, позади, впереди, даже, кажется, из-под земли и сверху раздавалось:
— Кукусик-кикусик!
— Красуля, ты свои пшеничные косы на хлеб сдавать не собираешься?
— О эти косы!
— Покажь, чего тебе мамаша передала, мож, мне подойдёт!
— Не пей на ночь много жидкости! А то пшеничные косы отвалятся!
Я даже огрызаться не пыталась, потому что стало бы только хуже. Макароны с котлетой в глотку не лезли, и я выпила только компот. После ужина меня подозвала Нельзя и спросила, что делать с бабушкиными гостинцами. Отдать их мне она не может, потому что нельзя, хранить их тоже нельзя, потому что они скоропортящиеся, а в холодильник такой объём просто не влезет. И она широким жестом пригласила меня на кухню, куда вволокли баул с продуктами, привезённый бабушкой. Когда я увидела этот баул, мне чуть плохо не сделалось. Кубометр, без преувеличения! И как она это дотащила?
— Ну на всех поделите, — предложила я, — тут весь лагерь накормить можно.
— Но так не положено! Это нарушение!
— Ну придумайте что-нибудь, — заныла я. — Можно, я пойду?