Полёт на Сатурн - страница 14

— Иди, — махнула рукой Нельзя и принялась отдавать приказы поварихам.

Не знаю, что сталось с гостинцами — может, их в обход всех правил скормили пионерам, а может, разделили между персоналом или вообще выкинули. Мне было всё равно. В барак я бежала бегом, и полный набор дразнилок нёсся за мной как шлейф. Когда я захлопнула скрипучую дверь, меня встретил добродушный хор:

— Пшеничные косы пришли!

Я их обругала всеми словами, которые выучила за неделю в лагере, плюхнулась на свою койку лицом вниз и в отчаянии прокричала в подушку:

— Вам бы только ржать! А завтра танцы! Я хотела волосы распустить! Как я теперь пойду? Меня же этими гадскими косами заклюют.

— Вот теперь ты поняла, Викочка, что это такое, когда тебя все дразнят, — раздался тоненький голосок. Не поверив своим ушам, я села и оглядела барак. Говорила Бама. Я впервые услышала, как она разговаривает. Точно, мы её поддразнивали, было такое. Но добродушно же, не со зла.

— Бама, иди прямо! — крикнула Танька рыжая.

— Твоё дело — готовить доклад совету дружины! — напомнила ехидная Машка. — Ты ж у нас председатель, тебя весь отряд выбрал.

— Не орите вы на неё, — пробурчала я. — Это и правда очень паршиво, когда прохода не дают. Хоть из палаты не выходи. Вот что мне теперь с этими пшеничными косами делать?

— Резать, — сказала вдруг Эрка. — без вариантов. Тебя же запомнили не по лицу, а по длинным косам. С каре не узнают! Если отсадить — будут думать, что это не ты, а кто-то ещё. И покрасить для верности.

Идея мне понравилась. По крайней мере, теперь можно было не топиться.

— Отсадить — это класс, — обрадовалась я. — А чем красить-то?

— Хна первый раз не ляжет, — заявила одна из Иринок.

— С басмой нет, а одна ляжет, — возразила Нинка.

— Какая хна? — испугалась я. — Я что, рыжая буду, как дура? Прости, Таня…

— Вуаля, — сказала Эрка и вынула из-под подушки вязаную косметичку, а из неё — коробочку с краской для волос. После того обыска она не хранила ничего в тумбочке. — Светло-каштановый. Скажите спасибо, что у меня мама парикмахер. Я у неё много чего спёрла! Как чуяла, что пригодится.

Не успела я опомниться, как меня усадили перед зеркальцем, замотали простынёй и начали стричь. Ножницами щёлкали аж двое. Поиграть в парикмахерскую хотели все, и вокруг меня целых полчаса слышалась деловитая возня и шёпот:

— Дай, я.

— Куда режешь, криворучка!

— Водой надо сбрызнуть…

Какая-то зараза набрала в рот воды и с непередаваемым звуком оросила меня ледяным душем, а я это всё героически терпела. Они остригли мне волосы до плеч, но криво и теперь изо всех сил ровняли, делая моё каре всё короче и короче.

Эрка не выдержала, отобрала у них расчёску и ножницы, велела мне наклонить голову вниз и лихо оттяпала чёлку, а потом сама всё подровняла. Под её лёгкими руками воронье гнездо превратилось во вполне приличную причёску, и я воспрянула духом.

— А красить будем ночью, — сказала Танька. — После отбоя. Чтобы не застукали. И это… Убрать бы волоса. А то тут некоторым кукурузные палочки привезли. Чтобы жрать без шерсти.

— Кому палочки привезли? — вскинулись девчонки.

— Сначала уборка.

Увидев чёртовы, то есть свои, пшеничные косы, валяющиеся на полу вперемешку с семечной шелухой, я не испытала ни малейшего сожаления. Наоборот, с нетерпением ожидала отбоя, чтобы покраситься. Мне нравилось название цвета — светло-каштановый. Если бы я знала, что на языке парикмахеров «светло-каштановый» означает «почти чёрный»! Но я опять забегаю вперёд.

Ни веника, ни совка нам не полагалось, но при этом в бараке, простите, корпусе, должна была быть чистота — за семечки ругали. Мы сгребли мусор использованной бумагой для рисования (пригодилось светлое будущее) и закинули в сетчатую урну, из которой всё сыпалось, улеглись по койкам и стали считать минуты до прихода Алевтины. Когда воспитательница заглянула, чтобы проверить носки, то даже перепугалась:

— А что это вы такие дисциплинированные сегодня? Даже свет сами выключили. Ну-ну, спокойной ночи. Носки завтра проверю.

Мы вылежали ещё минут двадцать на случай, если она вернётся, а потом я включила фонарик, и Эрка начала меня красить. Я никогда в жизни не была в парикмахерской и понятия не имела, через какие муки приходится проходить женщинам ради красоты. Эрка взболтала в той самой жестяной миске, упёртой из столовки, содержимое двух пузырьков, и поднялась такая вонь, что все девчонки начали стонать и охать: