Полёт на Сатурн - страница 3

Мы подумали, что вопрос риторический, и промолчали.

— Я спрашиваю, все всё поняли? — повысила голос начальник, и глаза её сверкнули.

В ответ раздалось нестройное мычанье. Мы не знали, что именно надо отвечать, и поэтому кто-то сказал «все», кто-то — «всё», кто-то — «да», а кто-то «поняли».

— Громче! — крикнула Мария Ивановна.

Мы замычали громче.

— Не слышу!

Мы замычали во всю глотку.

— Поняли. Следующее. Возле лагеря находится речка. Чтобы никто не смел ходить мыться без разрешения! Вожатые будут водить вас мыться в организованном порядке. А то утонете, а мы за вас отвечай. Нам наплевать, если вы утонете, нам до вас никакого дела нет, но мы не хотим из-за вас в тюрьму садиться. А то ещё подумаете, что мы за вас переживаем.

— Не подумаем, — пробурчал под нос какой-то мальчишка.

— Это кто это говорит с места? — ощетинилась начальник.— Выйди из строя!

Пацан вышел. Я ему не завидовала. Марья Ивановна песочила его минут пять, к ней присоединились вожатый, вожатая и ещё какая-то тётка неясного назначения, а мы все стояли, как дураки, и слушали. Пить хотелось ужасно.

Отпесочив, нарушителя водворили обратно в строй. Марья сказала пару слов о том, как страна о нас заботится, и тётка неясного назначения повела всех к врачихе, которая нас взвесила, а потом — в кладовку, чтобы отобрать вещи. Это была наша воспитательница Алевтина Панкратовна. Да, вы не ослышались — нам, тринадцатилетним лбам и лбихам, полагалась ещё и воспитательница. Потому что один вожатый не сладил бы с целым отрядом непослушных нас. Кстати, он велел выбрать председателя отряда, но мы свалили выбор на мальчишек. Пусть какой-нибудь пацан отдувается. Лично я уж точно не хочу быть председателем.

Нас поделили на мальчишек и девчонок и наконец-то развели по баракам, но плюхнуться на кровати и отдохнуть Алевтина не разрешила, потому что мять постель было нельзя. Называть барак бараком тоже не велела, сказав, что правильно говорить «корпус», а помещение называется «палата». Как в больнице. Палата для девочек была выкрашена изнутри грязно-синей краской снизу и белой извёсткой сверху, а между проходила красная полоса шириной в палец. Наша школа, дом пионеров и поликлиника, куда меня тащит бабушка при каждом моём чихе, выкрашены точно так же — будто и не уезжала никуда! Даже пыльные лампочки торчат на страшненьких проводах везде одинаково. Единственное, чем различаются подобные интерьеры — это надписи, выцарапанные на известке над красной полосой. У нас в палате было нацарапано слово на букву «ж».

Было нас пятнадцать девчонок, и мы первым делом перезнакомились. Выяснилось, что в группе семь Ирин, три Тани, Маша и ещё три девочки с особенными именами: Бама, Эра и Нинель (Ленин наоборот. А вот какого шута наоборот — непонятно).

Нинель, ясное дело, сразу стала Нинкой, с Эрой тоже почти не было проблем: Эрка — почти Ирка, а имя Бама задало жару всем, и самой Баме тоже. Во-первых, произнести такое без хохота человек в принципе не может, а во-вторых, очень уж она не подходила к этому имени. При слове Бама представляешь себе что-то большое и толстое, а эта девочка была маленькая и худенькая, с двумя крысиными косичками и очень тихим голосом. Представляю, как ей доставалось в школе и во дворе! И почему родители не думают головой, когда дают детям имена? Хотели повыпендриваться, ясное дело. А что дочери с этим имечком аж до шестнадцати лет жить придётся, забыли. В шестнадцать, сами понимаете, паспорт получит и имя поменяет. Если доживёт.

Насчёт председателя. Мальчишки отдуваться за всех тоже не захотели, и дело закончилось тем, что председателем выбрали эту самую Баму. Она упиралась, даже хныкала, но мы ей сказали, что это выбор отряда, и пришлось ей смириться, чтобы не посрамить честь дружины. Так её и записали в председатели.

В столовой на первой же кормёжке я увиделась с Игорем. Он улыбнулся, но не подошёл ко мне. Ну и не надо. В столовку ходили строем, но за едой разрешали садиться как угодно. Мы всегда сидели отдельно от мальчишек, потому что не хотели, чтобы нам плевали в тарелку. Мальчишки за столом ругались матом, и мы на них орали. А злющие как ведьмы поварихи орали на нас. Ещё в столовке стояла жуткая жара и воняло. У вожатых, воспитательницы и начальницы была привычка ходить во время обеда туда-сюда за нашими спинами и приговаривать: «Приятного аппетита! Приятного аппетита!» — а мы с благодарностью в голосе отвечали: «Спасибо!» Из-за этого кусок в горло не лез, и макароны с котлетой приходилось заталкивать в себя насильно. А ещё мы в столовке дежурили: чистили картошку, резали хлеб, разливали полезный борщ по тарелкам. Дежурным давали на один компот больше.