Полфунта лиха - страница 5

Сквозь брезент палатки смутно маячил огонь кост­ра. Громадой подступил к биваку урман. Глухой, нехо­женый, распластался он от Урала аж до Тихого океа­на, ощетинился дебрями, прикрылся болотами, напетлял-напутал речек да ручьев. Молчит затаенно и хму­ро. Не любит он пришлых людей, не жалует. Только их по урману все больше. Таких вот малых, трепетных костров в ночи не счесть.

Оседлость начинается с добротного жилья. Теоре­тически Виктор Карданов знал зто прекрасно. Вкусить же радость благоустроенности ему в последние годы как-то не приходилось — то ли по причине кочевого образа жизни, то ли из-за непутевости, которой мать попрекала его с малых лет. Зазорную, с ее точки зре­ния, черту эту она относила за счет наследственности, кивая на мужа. Семен Петрович при этом пофыркивал в седоватые усы и посмеивался:

— Никакой непутевости в парне нет, просто лег­кость души.

Самый младший в многодетной семье, тощенький и шустрый, Витюха встретил отца с войны пятилетним мальчонкой и очень гордился и солдатскими усами бати, и медальным звоном на потертой гимнастерке, и тем, что батя стал любимцем ребятни всей улицы. Самого Витюху сверстники тоже любили, хотя особых достоинств у него не было, кроме разве лихой беско­рыстности, пугавшей мать. С любым парнишкой он мог поделиться чем угодно, и любимым его присловьем с малых лет было: «по справедливости», отчего стар­шая сестра прозвала Витюху «утопистом».

Спустя десять с лишним лет словечко это адресо­вал Карданову председатель колхоза, куда после окон­чания педтехникума Витюха — теперь уже Виктор Се­менович — приехал директором начальной школы. Прозвание «утопист», звучавшее уже не столь добро­душно, как у сестры, было вызвано самоуверенным обещанием юного директора через год переселить шко­лу из древней развалюхи в здание, которое он собирал­ся возвести руками деревенских парней. Впрочем, не­доброе мнение председателю пришлось скоро изменить. Но окончательно отпраздновать свое торжество Вик­тору не довелось: он был призван в армию.

Казарма, как известно, не квартира, но духа казар­менной жизни Виктор за все время службы так и не ощутил: казарма для него была просто общежитием наподобие студенческого, только с более строгими по­рядками. Это его вполне устраивало. И когда после армии, учитывая, что там он занимался политработой, райком комсомола забрал его в свой штат, а кварти­ры не дал, Виктор на обещание секретаря «выбить что-нибудь у райсовета» искренне засмеялся: «Обойдусь!».

Правда, позднее его дважды записывали в «ответ­ственные квартиросъемщики», и дважды он отнесся к этому вполне безответственно. Первый раз это случи­лось в маленьком городке на Бие, когда Карданов был секретарем комсомольского горкома. Тут ему ордер вручили без разговоров, квартира была шикарная, двухкомнатная, и Виктор рассудил, что она очень кстати: клубу «Алый парус» никак не могли отвоевать помещение, а эти две комнаты вполне подходили, еще выгородилось место для письменного стола и дивана-кровати квартиросъемщику.

Второй раз ему дали квартиру, теперь однокомнат­ную, когда он работал уже в Тюмени в штабе ЦК ком­сомола. Тут сразу же у него появился компаньон, некто Коля Вяткин, тоже комсомольский работник, жилья не имевший. Он остался ночевать после «обмытия» новоселья, а наутро договорились, что здесь ему и жить. Вернувшись однажды из командировки, Виктор застал дома тонколицую румяную деваху: оказывает­ся, ей с Колей приспичило жениться. Квартиросъем­щик поставил себе раскладушку на кухню, и жилось им втроем, в общем-то, хорошо, весело...

Палатку, даже и отличную, с двойным «полом» и печуркой, учитывая, что мороз закручивал под сорок, назвать добротным жильем было, может, и рискован­но, однако именно она служила началом оседлости. Ее-то и разбили прежде всего на том месте, которое на походной карте Карданова было помечено многозначи­тельным красным крестиком.

— Здесь будет город заложен! — воскликнул Дима Преображенский, и эти гордые слова поэта прозвуча­ли вовсе не тривиально и не слишком пафосно, ибо соответствовали истине.