Политика обмана - страница 48

Коминтерн стал одной из первых целей репрессий:

«Чистке подверглись также Профинтерн, МОПР, Коминтерн. На шестой день после ареста погиб от пыток ответственный секретарь Интернациональной контрольной комиссии Коминтерна Ян Анвельт. Завотделом международных связей ИККИ Мельников Б.Н. восемь месяцев руководил зарубежной сетью Коминтерна из тюрьмы, после чего был расстрелян. Репрессиям подверглись 242 члена Компартии Германии, большинство бывших деятелей австрийского Шуцбунда (военизированной организации социалистической ориентации), 600 членов Компартии Болгарии, было арестовано большинство венгерских коммунистов во главе с Белой Куном». [336].

То, что эти действия не были случайными, подтверждала мощная кампания по уничтожению видных коммунистов с дореволюционным партийным стажем. Они представлялись как сторонники Троцкого, который по-прежнему оставался одним из главных идеологов коммунизма. Политические процессы против коммунистов сопровождались уничтожительной критикой троцкизма как идеологии. Эта критика для советской аудитории звучало как критика отступления от идеологии коммунизма, но на Западе она воспринималась как критика коммунистической идеологии! Поэтому ту политику Сталина можно обозначить как демонстративный и одновременно завуалированный отказ от коммунистической доктрины. Все эти действия должны были убедить Гитлера в том, что Сталин отказывается от идей коммунизма. В речи Сталина на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 года [337] слово «троцкизм» в разных сочетаниях было произнесено 78 раз, причем каждое упоминание касалось критики троцкистских взглядов и действий. Для Гитлера между троцкизмом и другими течениями коммунистической идеологии разницы не было. Поэтому критика Сталиным троцкизма означала намек или указание на намерение Сталина отказаться от коммунистической идеологии. Этот вывод подтверждает и то, что в этой речи слово «коммунизм» было упомянуто только 3 раза, что говорит о том, что Сталин не защищал чистоту коммунистической идеологии от угрозы троцкистского уклона, поскольку в этом случае частота употребления терминов «троцкизм» и «коммунизм» была бы примерно одинаковой. Критика «троцкизма» и намек Сталина на намерение отойти от коммунистической идеологии были только игрой. Это был тактический временный маневр, сделанный с целью добиться определенного впечатления у Гитлера и других западных лидеров и заставить их прийти к ложным выводам о намерениях Сталина. Никакого стратегического поворота в идеологии Сталин делать не собирался. Все это было не более чем очередным проявлением его политики обмана.

Второе условие Гитлера — установления «абсолютного деспотизма» —стало естественным следствием Большого террора. В конце этого периода партия как демократический институт перестала существовать. Абсолютный деспотизм стал естественным результатом политики террора. Но свой деспотизм Сталин дополнил идеями русского национализма и патриотизма. Этого Гитлер не требовал. Эти идеи Сталин скопировал сам с гитлеровской политики! Гитлер не мог не оценить усилий его «прилежного ученика»! Вот как эти изменения в сталинской идеологии описал В. Роговин.

«“Реабилитация” русского военного прошлого насаждалась и в советском искусстве. При этом сам Сталин нередко подчёркнуто демонстрировал преемственность своих «державно-государственнических» устремлений с традициями царской России. Так, он устроил эксцентричное шоу, своего рода “спектакль в спектакле” на премьере оперы “Иван Сусанин” в Большом театре 2 апреля 1939 года. Это событие описано в дневнике Е.С. Булгаковой со слов её мужа, находившегося в зрительном зале во время премьеры. М. Булгаков увидел своего рода знамение времени в том, что «перед эпилогом Правительство перешло из обычной правительственной ложи в среднюю большую (бывшую царскую) и оттуда уже досматривало оперу. Публика, как только увидела, начала аплодировать, и аплодисменты продолжался во всё время музыкального антракта перед эпилогом. Потом с поднятием занавеса, а главное, к концу, к моменту появления Минина, Пожарского, — верхами. Это всё усиливалось и, наконец, превратилось в грандиозные овации, причём Правительство аплодировало сцене, сцена — по адресу Правительства, а публика — и туда, и сюда». ...