Полька – тройка - страница 27
Нина Павловна посмотрела на часы, взяла с этажерки фонендоскоп и положила его в портфель. Белов поспешно встал.
– У меня еще есть время. Если позволите, я пойду с вами.
По дороге Нина Павловна рассказала о своем больном:
– Он механик, работает тут недалёко, в совхозе. Возился там со своими тракторами и повредил руку. Я оказала ему первую помощь на месте, в совхозном медпункте, а теперь слежу за ним: пожилой человек, ему трудно ходить в больницу.
У дома, где жил механик, она остановилась и протянула руку:
– Ну… вот и все, Андрей Ильич. Спасибо вам за письмо.
На лице Белова появилась какая-то по-мальчишески растерянная улыбка. Он спрятал руку за спину.
– Разрешите мне подождать вас…
Нина Павловна ничего не сказала, кивнула и ушла в подъезд. Лестница, по которой Она поднялась на третий этаж, показалась ей необыкновенно легкой.
Дверь в комнату больного была полуоткрыта. Снимая перчатки, Нина Павловна услышала:
– Да вы о своем здоровье думайте, Егор Егорыч, а у нас все в порядке.,
– Знаю я вас, – ворчливо отозвался механик. – Комбайну давно надо было сделать перетяжку и у молотилки две шестерни заменить…
Нина Павловна вошла в комнату. Паренек в стеганом ватнике быстро встал, освобождая ей стул у кровати.
– Здравствуйте, Егор Егорович. Похоже, дело идет на поправку?
– На поправку – это так, только медленно, – механик вздохнул и покосился на окно. – Вон какая весна, забот по горло. – Он оглядел Нину Павловну. – А вы какая нарядная сегодня, доктор, даже ростом вроде выше стали, чем в прошлые-то разы.
– Да ну вас, Егор Егорович, – смутилась Нина Павловна, – это я просто надела туфли на высоком каблуке. Давайте посмотрим руку, наверно, скоро уже можно будет снять гипс.
– Каблуки-то каблуками, – прищурился механик, – а, глаза веселые. Да посидите вы с нами… Лешка! – обратился он к пареньку в ватнике. – А ну, быстро, скажи Гранюшке, чтобы сообразила чайку.
Леша бросился было к двери, но Нина Павловна остановила его:
– Нет-нет, что вы… У меня еще больной…
Уходя, она задержалась в коридоре у зеркала. "Глаза веселые… Да нет, просто он хотел сказать приятное".
Белов расхаживал у подъезда. Он протянул Нине Павловне эскимо.
– Вы с ума сошли, Андрей Ильич! И почему только мне?
– Свое я уже съел, а ваше начинает таять. – Он отобрал у нее портфель. – Ешьте же…
Вечерело. Отблески заходящего солнца отражались в окнах верхних этажей, из городского сада доносилась музыка; мелодия вальса напомнила Нине Павловне институтские годы. Как пролетело время! Как давно уже никто не ждал ее на улице, вот так, с товарищеской простотой не протягивал обычное студенческое угощение – мороженое или две-три конфеты.
У следующего подъезда Нина Павловна уже не делала попытки прощаться. Вместо этого она сказала:
– Я здесь недолго, – и через две ступеньки взбежала по лестнице. На площадке второго этажа ее догнал Белов:
– Возьмите портфель…
В сумраке она встретила его взгляд, нежный и пристальный. Когда с визитами было покончено, как-то само собой получилось, что Нина Павловна сказала:
– Теперь я пойду вас провожать, Андрей Ильич. Показывайте, где аэродром.
На окраине городка, около шлагбаума, они попросились на попутную машину. Нина Павловна не захотела сесть в кабину, она стояла рядом с Беловым в кузове несущегося по звездной степи грузовика; Белов, наклонившись к ней, что-то говорил, но ветер бил в лицо, уносил слова, а Нина Павловна жмурилась и улыбалась: разве сегодня утром она могла предполагать, что вечером будет мчаться по незнакомой дороге и на сердце будет так хорошо!
Самолет распластался на земле как живой: его освещенная изнутри кабина напоминала голову могучей птицы. Люди, одетые, подобно Белову, в короткие кожанки и высокие сапоги, грузили ящики, тюки, скатанные брезентовые палатки.
Коренастый бородач, заметив Белова, быстро подошел.
– Я уже забеспокоился, Андрей Ильич. Кончаем погрузку. Через десять минут – прощай, любимый город!
– Ладно, Михей, спасибо. Извини, что вам тут пришлось делать мою часть работы. Так получилось… Вот, познакомься, наша землячка.
Михей понимающе улыбнулся. Он взял руку Нины Павловны в такую же, как у Белова, шершавую ладонь и пошутил: