Полька – тройка - страница 28

– Айда с нами в небо, землячка?

Парни с тюками на плечах, проходя мимо, замедляли шаг и с любопытством поглядывали на Нину Павловну. Белов отвел ее в сторону.

– Страшно лететь, Андрей Ильич?

– Чего же страшного? Обыкновенное дело. Гораздо страшнее взять да и разрезать живого человека. Вот это действительно подвиг.

Разговаривая, они подошли к самолету. Размах его крыльев казался гигантским. Сейчас он увезет всех этих людей и Андрея Ильича бог знает куда…

Нина Павловна увидела на лице Белова растерянную улыбку и сама улыбнулась так же, понимая, что не хочет, не может прощаться.

Как хорошо было сидеть у кровати очередного пациента, когда на улице ждал этот человек!…

Они больше ничего не сказали друг другу. Как грозовой раскат, ударил гул моторов, ветер метнулся в лицо. Нина Павловна огляделась. Около самолета уже никого не было, товарищи Белова исчезли, остался лишь один человек в комбинезоне, с флажком в руке.

Подбежал Михей, бесцеремонно схватил Белова за рукав и потащил к самолету. Гул нарастал. Нине Павловне пришлось держать волосы, косынку, юбку, – все стремилось оторваться и улететь. Но вот шум ослаб, самолет вздрогнул и, переваливаясь на широко расставленных колесах, как гусак, неторопливо пошел к взлетной дорожке. Зажглись прожекторы, освещая узкую полосу бетона. Самолет на мгновение остановился, будто присел перед прыжком, и вдруг ринулся вперед,

К плечу Нины Павловны кто-то притронулся. Рядом стоял человек в форменной фуражке.

– Простите, доктор Павлова, я начальник аэродрома. Как раз еду в город. Товарищ Белов просил свезти вас домой.

Нина Павловна подняла лицо к небу. В россыпи неподвижных созвездий, мерцая теплым светом, плыла, удаляясь, маленькая красная звездочка.

Это было в первые дни северной весны, которая часто приходит в суровые края с запозданием.

Внешне как будто ничего не изменилось: та же белая операционная, привычные бесшумные движения хирургической сестры; так же, склонив набок седую гривастую голову и смахивая табачный пепел с лацканов халата, ласково разговаривал с ней старший хирург Алов; в палатах больные встречали ее, как всегда, кто улыбаясь, кто хмурясь, Все было прежнее, и в то же время все вокруг неуловимо преобразилось. Обыкновенный шприц, попав в полосу солнечного света, начинал так сверкать стеклом и сталью, что Нине Павловне становилось неудержимо весело. Румяная кокетливая Зоя, которая с утра до вечера могла говорить о своем женихе, теперь не вызывала раздражения, наоборот, Нина Павловна охотно слушала ее.

Леса на горизонте и далекие горные вершины сейчас по-новому привлекали внимание, волновали воображение: где-то там, за дымкой дрожащего от зноя тумана, движутся люди с тяжелыми тюками на плечах; горное эхо разносит удары геологического молотка о камень, постепенно меркнет дневной свет, и из пропасти вместе с криками ночных птиц выползает тьма. Усталые путники бросают на землю свою ношу, разбивают палатки; искры костра с треском летят в темное небо, к звездам: "Айда с нами в небо, землячка…"

Заведующий райздравотделом Львов, о котором Зоя говорила: "Хоть на макушке видна лысина, ничего еще дядечка и к тому же абсолютно холостой" – по-прежнему иногда заходил к Нине Павловне. Раньше ее не тяготили эти посещения, а теперь, глядя, как Львов весь вечер мучительно подбирает, подыскивает слова для разговора, Нина Павловна теряла терпение и стучала в стену Зое, чтобы та пришла пить с ними чай. А когда в июле приехал на гастроли Новосибирский театр и Львов принес билеты, Нина Павловна сослалась на головную боль и отказалась. В этот вечер она пошла гулять одна. Постояла у решетки городского сада, послушала духовой оркестр, потом купила эскимо и смотрела в темнеющую степь, где у горизонта один за другим зажигались огоньки аэродрома.

Черноволосый человек, одетый в мягкие сапоги и подпоясанную ремнем куртку, переложил с колен на скамейку большой мешок, поспешно встал, снял меховую шапку и низко поклонился.

– Здравствуйте, – удивленно сказала Нина Павловна. – Вы кто такой?

– Я Усольцев Аят, к тебе лечиться пришел, подарок принес. – Он взял со скамейки мешок и вынул из него медвежью шкуру – не очень большую, пушистую и с золотым отливом. Увидев, что Нина Павловна хмурится, быстро сказал: – Медведя начальник убил, потом говорит: "Когда пойдешь в отпуск, Аят, зайди в городскую больницу. Там есть хороший доктор, очень хорошо лечит. Шкуру отдай и от меня поклонись". – Он улыбнулся робкой, просительной улыбкой и еще раз поклонился.