Полководец улицы. Повесть о Ене Ландлере - страница 11

Прежнее кафе было, конечно, приличным заведением, злился он про себя. В нем не устраивали новогодних балов, как в этих шумных кафе на Кёрут. Там он мог бы посидеть спокойно. Правда, только до закрытия, до десяти вечера. Хотя бы до десяти в тишине и покое он мог бы почитать газеты. Ведь все завсегдатаи уже разошлись по домам, чтобы нарядиться к празднику.

Повидавшую виды мебель маленькое кафе получило в наследство от прежнего, помещавшегося там когда-то. Плохо проветриваемый, запыленный зал был заставлен потертыми бархатными диванчиками. На огромной люстре, подвешенной к потолку, до сих пор тускло светили шипящие газовые рожки. Когда Ландлер вошел с мороза, стекла его пенсне сразу запотели. Пока он протирал их, к нему подбежал хозяин и громким, прокатившимся по всему залу голосом радостно приветствовал его:

— Наконец-то, господин Ландлер! Хоть в последний день года посетили вы нас! Пожалуйте, пожалуйте, господин адвокат. Прикажете подать на ваш прежний столик?

Действительно, в кафе оказалось мало посетителей. Пожилая чета, два провинциала, игравших в карты, торговый агент, помечавший что-то в своей записной книжке, и склонившийся над рукописью мужчина, с пышной черной шевелюрой и закрученными на концах усами. Ландлер принял бы его за импозантного итальянского тенора, если бы не знал, что это известный лидер рабочих, прекрасный оратор Дежё Бокани, который, по-видимому, сбежал сюда из ближайшего партийного клуба, спасаясь от начавшейся там новогодней шумихи. Бокани он знал в лицо; в студенческие годы, когда Енё жил еще у родителей, он бегал на митинги на соседнюю площадь. Многое он услышал там о жизни рабочих, так не похожей на жизнь буржуа. Встречаясь на улице, он всегда здоровался с Бокани и теперь тоже почтительно поклонился ему.

Тот ответил на приветствие не обычно: встал из-за столика, тоже поклонился, не спуская с Ландлера дружелюбного взгляда.

Почему Бокани так любовно и почтительно раскланялся? Может, принял его за кого-нибудь?

Хозяин кафе, провожавший Ландлера от самой двери к столику, со значением прошептал ему на ухо:

— Тот господин больше не ходит сюда.

— Какой господин? Кто?

— Да торговец яйцами.

Как-то раз сидевший за его столиком мужчина с красным, как свекла, лицом, обычно очень приветливый, вдруг набросился на него: «Господин Ландлер, что же вы подстрекаете железнодорожников к стачке? Хорошенькое дело, нечего сказать, стачка железнодорожников! К счастью, я тогда не перевозил товар, а если бы перевозил, то можете представить, молодой человек… Целую неделю простоял бы вагон с яйцами в каком-нибудь тупике на станции. Шутка сказать! А какой убыток, ведь протухли бы все яйца! Потом для получения компенсации прикажете мне судиться с казной? Шутка сказать, судиться с казной! Пусть попробуют при мне заикнуться, будто господа адвокаты вызволяли на суде руководителей стачки из жалости к беднякам железнодорожникам. Ничего подобного! Они готовы подстегнуть их к новым стачкам, лишь бы снимать сливки с доходных процессов!»

Видно, хозяин решил, что именно из-за той стычки он и перестал бывать в его кафе.

— Я полагаю, этот торговец мог бы по-прежнему ходить сюда, — пожал Ландлер плечами. — Вы, наверное, терпите убыток, потеряв завсегдатая.

— Да что он ел! — махнул тот рукой. — Кофе с молоком и булочка. Я охотней отпускаю в кредит, когда просят кофе со сливками, порцию сливочного масла и хотя бы две булочки. Этот торговец, изволите видеть, никогда не заказывал себе яйца, а хотел только поставлять их в мое кафе. Думал, конечно, на мне нажиться. А какой доход получишь с его тощего ужина?

— Ну, хорошо. Вероятно, из-за меня перестал он ходить.

«А не я из-за него», — прибавил он мысленно.

В тот раз он основательно всыпал торговцу. «Давайте посмотрим на дело с точки зрения перспективы торговли яйцами. Послушайте меня. Протухшее из-за железнодорожной стачки яйцо действительно не съешь; верно, это убыток. Но его съели бы, если бы оно не протухло, и кончено дело, не так ли? Сотни и сотни тысяч бедняков страдают в нашей стране из-за тяжелых социальных условий, множество людей вообще не имеют возможности есть яйца, и, следовательно, вы никогда не сможете продать им огромное количество яиц, которое не только не тухнет, но и не производится. Если бы какая-нибудь глупая курица протестовала против желания железнодорожников проучить правительство, я бы не удивился. Но даже курица способна понять: если бы наша страна благоденствовала, куры могли бы нести больше яиц».