Полководец улицы. Повесть о Ене Ландлере - страница 10
Недавно, сидя за столиком в кафе на улице Непсин-хаз, он жаловался своим приятелям, что жизнь после смерти Сиди разбита. Свой рассказ он невольно приправлял горьким юмором, вспоминая, как растащили осколки его прошлого, и не сразу заметил, что приятели хохотали, точно слушали какой-нибудь анекдот. Difficile est sati-ram non scribere![2] Но то, что он высмеял родственников жены в присутствии равнодушных людей, так огорчило его, что он перестал ходить в старое кафе…
И теперь с кладбища Енё поехал во вновь облюбованное им местечко, кафе на Кёрут. Там он с удивлением осмотрелся: освещение на этот раз было ярче, и от железной решетки на полу исходило больше тепла, чем обычно. Он уже забыл, что сегодня канун праздника.
Увидев нового посетителя, старший официант поспешил к нему, сам подал, как всегда, кофе с молоком. Другой официант подбежал с двумя запотевшими стаканами ледяной воды на серебряном подносе. Младший кельнер, не дожидаясь просьбы, сбегал за газетой, и Ландлер жадно набросился на нее. Сначала он пробежал новости, потом изучил экономический раздел и передовицу. Репортажи, очерки проглядел с недоверием.
Стемнело. На улице заиграли старинные рожки, украшенные бахромой из бумаги. Звук их голосов, приветствовавших грядущий год, проникал сквозь зеркальное стекло окна и словно пилой разрезал мягкую тишину кафе.
Ландлер с удивлением поднял голову. «Так… Значит, уже начинается?» В его большой руке покачнулась бамбуковая рамка газет и стукнулась о край мраморного столика. Куда бы сбежать в канун Нового года от докучливого людского веселья?
Чтобы не слышать праздничных рожков, он попросил принести венскую газету, — немецкий текст требует большей сосредоточенности. На некоторое время все вокруг снова точно исчезло, лишь порой долетал шум внезапно ожившего зала. Вскоре посреди кафе установили помост, и на нем расположился цыганский оркестр. Ландлер смотрел на музыкантов мрачно, словно на своих личных врагов. Внезапно на него обрушился поток цветного дождя. Какой-то ранний, но уже празднично настроенный посетитель кинул из утла пригоршню конфетти. Весельчаки недолюбливают серьезных людей с колючим взглядом и всегда готовы бросить им вызов.
Ландлер сдался. Оставив деньги на столике, взял пальто и портфель.
— Всегда к вашим услугам, господин адвокат, — сказал ему на прощание старший официант, подумав, не задержать ли его.
«У нас будет веселая встреча Нового года, — хотел он прибавить, — после полуночи мы подадим живого поросенка, все могут на счастье вырвать по волоску из его щетины».
Официант не знал имени этого посетителя, высокого молодого человека в пенсне, пышноволосого, с коротко подстриженными усиками, но в прошлый раз из разговора понял, что он адвокат; у посетителя были карманные серебряные часы, и, хотя на пальце не красовался перстень, а портфель был потрепан, официант со спокойной душой предоставил бы ему кредит в новогоднюю ночь и даже не побоялся бы одолжить денег. Молодой адвокат с трудом перебивается, но люди такого сорта долго не прозябают в бедности, приданое дает им на первых порах небольшой капитал, чтобы наладить дела в адвокатской конторе.
Официант, этот психолог из кафе, во фраке и с черным галстуком, догнал молодого человека уже перед дверью-вертушкой, но лишь предупредительно открыл ее и ничего не сказал, заметив в петлице у адвоката траурный бант, черную репсовую ленту…
На грязном тротуаре Ландлер остановился. Куда же теперь? Домой? Спрятать голову под подушку? Но ведь нелепо так рано ложиться спать. Или испортить настроение бедной матушке, которая из-за его траура тихо, по-домашнему провожает старый год? Речь наверняка зайдет о доходах конторы. О том, что ему, первому ученику в гимназии, гордости семьи, самому старшему, многообещающему сыну, надо наконец проявить свои способности и разбогатеть, — ведь деньги валяются у него под ногами, стоит только нагнуться и поднять их. Родители желают обычно своим детям полного достатка и поэтому хотят, чтобы он не помышлял ни о чем другом, кроме успеха. Бедные обыватели, неужели вы не понимаете, что ваш сын, пока еще добрый, честный, неглупый, может превратиться со временем в наглого, злого приспособленца, которого вы, наверно, уже не сможете любить? Когда юноша стоит на пороге жизни, его родители забывают о волчьих законах скверно устроенного общества. Их спор с возмужавшим сыном напоминает диалог глухих: «Ты плохой, сынок, потому что не слушаешь меня», — «Я не слушаю тебя, мама, потому что не хочу стать плохим». Этот бессмысленный наивный спор и всегда был ему не по вкусу, а сегодня и подавно.