Полководец улицы. Повесть о Ене Ландлере - страница 20

— Нам нечего рассчитывать на помощь господина депутата, — проговорила она наконец, глядя в одну точку, и вдруг вспылила: — Какая мерзость! Вот не поверила бы, что среди демократов встречаются такие люди.

Наступило молчание. Слышно было, как вздохнула Илона, вздохнула с большим облегчением.

— Не сердитесь, господин адвокат, за мои слова. Но когда есть дочь, столько забот, — нахмурилась госпожа Деак.

— Нет, когда такая дочь, то… Надеюсь, вы приведете ее еще в демократический кружок.

— Вы хотите здесь обсудить дело ее матери? — с удивлением спросила госпожа Деак.

— Ох, я совсем забыл об этом деле с переменой фамилии, — рассмеялся Ландлер.

— О чем же тогда вы говорили в мое отсутствие? — Госпожа Деак посмотрела на него и на покрасневшую до ушей девушку. — Что с вами?

— Молодость, — подняв брови, во второй раз подал голос господин Деак.

В комнату вошел Золтан Лендьел, достал из кармашка золотые часы и, открыв крышку, показал их издали Ландлеру. Минутная стрелка приближалась к двенадцати.

— Простите, — извинился Ландлер перед своими собеседниками и подошел к приятелю.

— Пошли, друг, — потянул его за собой Лендьел. — Скоро Магомет Важони даст нам свое новогоднее благословение.

За дверью, в танцевальном зале, Ландлер остановил Золтана:

— Посмотри на эту девушку. Что ты скажешь о ней?

— Очень славная, хорошенькая.

— Я не о том. Она очень похожа на мою покойную жену.

Обернувшись, Золтан Лендьел внимательно оглядел Илону.

— Думаешь, похожа? — проговорил он с изумлением.

— Неужели не находишь?

В ответ на этот полный удивления и обиды возглас Лендьел посмотрел Ландлеру в глаза и, улыбнувшись, присвистнул.

— Ну как же! Конечно! Но тогда ты, наверно, пренебрежешь обществом избранных.

— Да. Я останусь здесь.

Он пошел проводить девушку до дому. Супруги Деак, обдумывая новые планы устройства Илоны, молча брели позади.

После многообещающего прощанья, окрыленный, шагал Ландлер в медленном кружении снежинок.

Ему нравится Илона Хорват, очень нравится. С каким воодушевлением побуждала она его не сдаваться! Нет, он не сдастся. Даже связав свою судьбу с судьбой девушки, не сделал бы этого. Она ничего не требует, довольствуется немногим, стремится к скромной жизни и не допустит компромиссов.

Но все же, если они поженятся — не давала ему покоя эта мысль, — рано или поздно родится ребенок, прибавятся заботы о хлебе насущном. Надо, конечно, как-то сводить концы с концами. А если такая жизнь приведет к компромиссам? Узнай о его терзаниях, Эрнё, должно быть, посмеялся бы от души.

А возможно, брат и не стал бы смеяться, ведь предложенную задачу решает он сам, Енё. «Ты говоришь, Эрнё, мое имя юриста может привлечь богатую клиентуру? Тогда через годик, когда ты тоже станешь адвокатом, воспользуйся моим именем, а я буду продолжать прежние занятия. И волки останутся сыты, и овцы целы. Это тактический компромисс, который не мешает, а содействует достижению цели. Нужно только открыть «Адвокатскую контору Енё и Эрнё Ландлеров». И еще нужно, конечно, чтобы Эрнё попался на удочку и проявил некоторое самопожертвование.

Эрнё — преданный и любящий брат. Он ворчит только из лучших побуждений, а в глубине души гордится деятельностью Енё. На Эрнё можно рассчитывать, значит, можно рассчитывать и на успех всего замысла.

Тяжесть свалилась с души Ландлера. Он заложил краеугольный камень своей жизни. Составил, по крайней мере, планы на будущее, и не в его обычае отступаться от них.

Вдруг он почувствовал наслаждение от зимнего холода. Все вокруг показалось ему чистым, светлым, прекрасным. Ландлер умышленно сделал большой крюк по дороге домой. Перед некоторыми ресторанами, кафе на освещенных тротуарах толпился народ, ревели новогодние рожки.

Теперь они уже не раздражали его. Звук их, правда, своеобразный, они точно блеют. Хрипло, как агнец. Как баран, которого библейский патриарх Авраам заколол вместо сына.

Ландлер подумал, что человек, нашедший свое место в жизни, тот же бог. Всесильный, строит он собственный мир. Творит то, во что верит. И подумал еще: минувший день знаменателен тем, что рассеялся наконец мрак в его душе.