«Полоцкий» цикл - страница 42
»:
«В тых часех до Полоцка тридцать тисеч войска князя великого потегнуло з делы, а до Улы девять тисеч и к тому дей в Можайских полях собрал и положил люд великий, сам (великий князь — прим. авт.) поготову есть и тые дей дела (то есть артиллерию — прим. авт.), которыя по взятю Полоцком заставил на Холмце (в Холме — прим. авт.), выпровадити и вже к поли поготову казал».
Так что же задумал московский великий князь? На этот вопрос Кмита отвечал, что неприятель ждёт вестей от своих послов, которые вот-вот должны были приехать в Гродно. Если переговоры не увенчаются успехом, великий князь намерен со всей ратью и нарядом двинуться прямым ходом на Ригу.
Не прошло и недели, как Кмита поспешил «обрадовать» князя Романа новой вестью. Служебный человек бывшего полоцкого воеводы Станислава Довойны, некий Торгоня, ездил в Москву и вернулся оттуда с четырьмя письмами Ивана Грозного к Сигизмунду II. Вместе с теми письмами Торгоня, писал дальше Кмита, привёз вести о военных приготовлениях царя.
«Сам дей князь великий есть на Москве, люд збирает и отсылает весь до Лук Великих», — сообщал служебный. А ещё великий князь, продолжал он, «наряд увесь, стрелбу выслал з Холмца до Дмитрова, и казал дей всего в двое готовить, куль и порохов, ниж под Полоцком было». Но и это не всё. По словам Торгони, Иван приказал доставить к нему бывшего ливонского магистра Фюрстенберга, захваченного в плен в 1560 году во время взятия Феллина, и «показует дей ему великую ласку; которого за присегою его з иншими Немцами мает слать до Рыги, а сам за ним зов сим нарядом тегнути хочет». Если же поход на Ригу не получится, завершал своё сообщение Довойнов человек, то Иван намеревался предпринять поход на Витебск.
С началом осени грозные признаки готовящегося московского наступления стали обретать всё более явственные очертания. 14 сентября 1567 году диснянский староста Б. Корсак сообщал польному гетману, что взятый в плен московский служилый человек на допросе показал: государь пока находится в Москве, но приказал войску собираться в Полоцке на день святого Николая зимнего, то есть 6 декабря. Кроме того, продолжал староста, Иван велел собрать посошных людей под наряд общим числом 40 000 человек.
Прошло ещё полторы недели, и великий гетман сообщил Сангушко:
«Неприятель Его Кролевской Милости, князь великий Московский, насадивши злый умысл свой на панство господаря Его Милости, никоторого перемиря через послов свои з Его Кролевскою Милостью не постановил, але зо всими силами своими при границах есть готов, о чом нам по достатку есть ведомо».
Предвидя угрозу с востока, Ходкевич наказывал Сангушко, чтобы тот
«у великой осторожности будучи, уставичную, а певную сторожу на местцах небезпечных, порозумеваючи и откуль бы се приходу неприятелского сподеваючи, мети казать рачил и теж беручи от шпегков ведомость, где и куды и в которую сторону войска неприятелские окорочати ся будут, ведомость певную, в скок без кождого мешканя давать бы Ваша Милость до Его Кролевской Милости и до мене к войску казать рачил, постерегаючи того, якобы за каким несплошенством люд неприятелский в панство Его Милости господарьское не вторгнул и шкоды, а плену не учинил».
Беспокойство литовских воевод и должностных лиц на линии соприкосновения отнюдь не было случайным. Официальное московское летописание сохранилось лишь до осени 1567 года, а разрядные записи за конец того же года отличаются немногословием, однако кое-что нам всё же известно.
Разряды сообщают:
«Лета 7076-го сентября в 3 день приговорил государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии поход свой и сына своего царевича князя Ивана Ивановича против своево недруга литовсково короля».
Этот «приговор» запустил в действие московскую военную машину. Передвижения войск, наряда и обозов, сбор посошных людей, своз запасов провианта и фуража в приграничные города и крепости не могли не заметить литовские «шпегки» и прочие «доброхоты», в немалом числе находившиеся в приграничной зоне и на русско-литовской линии соприкосновения на Полоччине и в Ливонии. В агентурной разведке литовцы, пожалуй, превосходили русских на протяжении всей войны. Собранная информация поступала к старостам и державцам восточных и северо-восточных замков и городов, а от них ложилась на стол великому гетману, его помощникам и коллегам. К примеру, 28 сентября уже известный нам оршанский староста Филон Кмита доносил польному гетману, что отправленные им на порубежье заставы сообщали о прибытии в Смоленск немалого числа московских ратных людей. Правда, продолжал он, установить, куда они двинутся дальше, пока не удалось, но он над этим работал.