Полоса точного приземления - страница 48

Вернувшись после работы домой, он никак не отреагировал на беспорядок на своем письменном столе - брошенную раскрытую книгу и рассыпанные карандаши, которым положено было находиться в стоящем тут же палехском деревянном бокале.

Жена Белосельского - веселая, легкая характером киевлянка, когда-то увезенная (она говорила: умыкнутая) лейтенантом Петей Белосельским из родного города, - встревожилась. Согласно всем правилам великий (по ее же формулировке: занудный) аккуратист, ее муж в подобных обстоятельствах должен был бы развернуто высказаться на тему о возмутительном беспорядке, царящем в доме.

Но Белосельский только равнодушно спросил:

- Что, Валя приходила?

Племянница Валя действительно приходила, и не требовалось талантов Шерлока Холмса, чтобы связать книгу и карандаши с ее посещением дома Белосельских. Друзья этого дома долго удивлялись, как это уживаются такие разные люди: до педантичности аккуратный, предпочитающий любым развлечениям книгу Белосельский - и живая, подвижная, очень контактная, точно разбирающаяся в людях, хотя нельзя сказать, чтобы чрезмерно начитанная, Олеся Васильевна! Однако уживались.

- Чего ты во мне нашел? - спросила как-то мужа Олеся Васильевна, прожив с ним первые несколько лет (женщины любят задавать этот вопрос, при том, однако, непременном условии, что твердо уверены в ответе: что-то нашел!).

- Ты меня понимаешь, - ответил Белосельский.

И сегодня эта его уверенность подтвердилась. Едва увидев непривычно вялую реакцию мужа на зримые последствия посещения племянницы, Олеся Васильевна всполошилась:

- Что с тобой, Петенька? Что-нибудь на работе? Случилось что? Кто-нибудь…

- Все в порядке. Все целы. Не тревожься, - ответил Белосельский. - Давай будем ужинать.

К завтрашнему полету он решил подготовиться так, чтобы быть в самой лучшей форме. Вечером долго гулял по бульвару. Перед сном принял успокаивающий теплый душ. Утром проделал зарядку по полной программе. На работу приехал загодя, чтобы не торопиться, не посматривать по дороге нервно на часы. Словом, сделал все, что только мог.

Но, когда дело дошло до медицинского осмотра и Белосельский, скинув с плеча кожаную куртку и засучив рукав, подставил руку врачу, чтобы тот надел на нее манжетку аппарата Ривароччи, он сразу почувствовал быстро нарастающую тупую тяжесть в затылке - верный предвестник увеличивающегося кровяного давления.

Посмотрев на ртуть в изогнутой U-образной трубке прибора, врач, на всякий случай, сделал повторный замер, а потом снял с руки летчика манжет, огорченно - Белосельского любили - посмотрел на него и развел руками:

- Все то же самое, Петр Александрович. Как вчера. Те же цифры.

Увидев вконец подавленное выражение лица Белосельского, доктор добавил:

- Может быть, вам в отпуск сходить?

- Был уже. Два месяца. Недавно вернулся.

- Ну тогда, возможно, в госпитале полежать? Там вас за милую душу наладят, до полного ажура доведут. Мало ли какое недомогание может к человеку пристать! Это ведь, как говорится, ремонту поддается…

Доктору очень хотелось вывести Белосельского из мрачного расположения духа.

Чем обернется это недомогание через какой-нибудь год с небольшим, никто - даже врач - ожидать не мог.

А пока Белосельский, чрезвычайно дороживший своей репутацией надежного летчика, с горечью, почти с отчаянием видел, как быстро сменяется эта согревающая душу репутация на диаметрально противоположную. На редкость - как бы это поделикатнее сказать - динамичным бывает порой общественное мнение.

И нечего Белосельскому было возразить, когда Федько продолжил:

- Кто? Да все! От Генерального, для него же всякая задержка - нож острый, до ученика моториста, ему расчехлять, а потом снова зачехлять, - это все равно как каторжнику: сначала яму вырыть, а потом засыпать; бессмысленный труд - хуже нет наказания…

- Так что же я, по-твоему, должен делать?

- Не знаю, Алексаныч. Не знаю… Но уж, во всяком случае, не тянуть резину. Не бодать каменную стенку головой. Не пытаться делать то, чего ты делать не в силах.

- Иначе говоря списываться? Уходить с летной работы? Рано это мне. В неполных-то сорок девять! Вот Володя… - Белосельский назвал фамилию своего старого друга, летчика знаменитого, как вне летной корпорации, так и, что случается не так уж часто, внутри ее. - Володя лет на пять меня старше, а летает! И в ус себе не дует.