Полтора килограмма - страница 13
конверта. Я помогал ему разнести почту, а он мне за это каждый раз давал доллар и кормил в местном
трактире.
В пятнадцать я уже разгружал баржи, работая у знакомого Доэрти. Все заработанные нелегким
трудом деньги отдавал маме, которая к тому времени уже преподавала в музыкальной школе. Видели бы
вы, с какой гордостью я это делал. Именно тогда я понял, что стал мужчиной! Окончив школу, поступил в
Северо-Восточный университет на математический факультет, параллельно подрабатывая наборщиком в
одной из типографий. Среди однокурсников пользовался уважением, но не более. Конечно, у меня была
пара близких друзей, таких же, как и я, зажатых комплексами «ботаников». Девушки на меня внимания не
обращали. Худой и сутулый очкарик, с большим прыщавым носом и густыми бровями, безвольно
приподнятыми к центру лба. Поэтому вечера я проводил не на свиданиях, как все сверстники, а в своей
комнате с книгой в руках.
Мне было тридцать, когда умерла мама, и нахлынувшую пустоту я пытался заполнить книгами. Она
ушла так тихо. Оторвался тромб. Смерть была мгновенной. Ей было всего пятьдесят шесть. И мы остались с
бабушкой вдвоем. Позже я часто отматывал свою жизнь, как кинопленку, назад. И ругал себя снова и снова,
что слишком мало времени проводил с ней рядом. Присутствие родителей в нашей жизни часто ошибочно
кажется закономерным и незыблемым. Мы не ценим минуты редких душевных бесед, мы вечно заняты…
Прошло полвека, а я и сейчас вижу ее тревожные глаза с опущенными уголками век, горестно застывшую
полуулыбку на выцветших губах и натруженные, с сетью выступивших вен руки. Она так и не успела пожить
в свое удовольствие, не успела порадоваться моим успехам. Она так много еще не успела… – мой голос
предательски задрожал, а пальцы, побелев, впились в подлокотники кресла.
Я замолчал. Глаза затуманились от подступавших слез. В последнее время нервная система часто
10
давала сбой. Мне с трудом удавалось управлять своими эмоциями. Повествуя о детстве, я вновь позволил
себе окунуться в материнскую любовь и пройти через боль утраты.
Уже через секунду рядом с моим креслом возник Патрик с двумя таблетками на блюдце и стаканом
воды в руке. Я поспешно принял спасительные пилюли, запил их и поблагодарил дворецкого.
– Мистер Харт, если вы устали, можем продолжить в следующий раз, – заботливо предложила
журналистка.
Я, молча, кивнул и отвернулся. Она понимающе начала убирать бумаги в кейс. Оператор тоже
торопливо складывал штатив.
– Спасибо, что уделили нам время. Если вы не против, я позвоню вечером? – мягким тоном
поинтересовалась она.
Я уже почти справился с чувствами и даже испытывал некоторую неловкость за свою излишнюю
сентиментальность. Хмуро кивнул ей и, опираясь о кресло, тяжело поднял свое тело, чтобы проводить Кэрол
до двери.
– Мистер Харт, почему вы согласились дать интервью именно нашей малоизвестной студии?
Кэрол поднялась из кресла и с неподдельным интересом ждала ответ.
– Мне понравился ваш голос, – невозмутимо изрек я.
– Я же серьезно! – изобразила кокетливое разочарование девушка.
– Просто в какой-то момент захотелось выговориться перед смертью, и тут прозвучал ваш звонок, —
устало бросил я.
– Вы сказали «перед смертью»? – кокетство вмиг улетучилось с лица девушки, профессионализм не
давал ей расслабиться даже при выключенной камере. – Значит ли это, что вы всё же не верите в успешный
исход операции?
– Ну почему же? Такую вероятность я тоже не исключаю. Как любил говорить мой дед: «Не
сомневаются только идиоты». Никогда не был особо суеверен, но жизненный опыт подсказывает, что чем
больше ты в чем-либо уверен, тем меньше вероятность того, что всё сложится именно так, как ты ожидаешь.
Я галантно предложил Кэрол взять меня под руку, что она охотно и сделала, одарив игривым
взглядом. Я приосанился, и всё равно моя макушка оказалась чуть выше плеча девушки.
Мы направились в холл. Винчи поднялся и нехотя поплелся за нами следом.
Миновав белую шелковую занавеску, трепетавшую от нежных прикосновений ветра, я заметил
Джима. Он, задумчиво облокотившись, сидел в кресле, стоящем в холле возле самого входа на террасу. По