Полуночное солнце - страница 14

Таули уже хотел надеть лыжи, чтобы найти его, но весело завизжали собаки в стойбище, и на ближайшей сопке показался Пырерко. Нарты его, запряженные собаками, едва ползли по вязкому снегу.

Охота была удачной, но лицо Пырерко было тревожным.

— Мужчины! — крикнул он. — Выйдите из чумов, мужчины!

И мужчины вышли из своих чумов. И в руках каждого из них сверкал обнаженный нож.

— Мужчины, — сказал Пырерко, — за горами уже русские. Они идут получать с нас ясак.

— Ясак? — испуганно повторили мужчины.

— Подумайте об этом, — сказал Пырерко, — и приносите хорошие мысли в мой чум… Русские хитры, но мы не глупее их…

И, торопливо поев, Пырерко сказал жене, чтобы она ушла в гости, ибо он хочет говорить с мужчиной.

Женщина ушла, захватив свое шитье.

— Таули, — сказал Пырерко, — тебе уже идет семнадцатая весна. Твой лук отмечен и крестиками, и зарубками от одного конца до другого.

— Я слушаю тебя, отец, — сказал почтительно Таули.

— Много зим и весен тому назад, — продолжал старик, — я повел стойбище в страну счастья. Об этой стране пелось в сказках. Там много зверей для охотников, ягеля для олешков, рыбы для рыбаков — и нет русских, нет царя и его слуг, которые бы собирали с нас ясак. Я думал, что здесь, в горах, и находится эта страна счастья, но ты слышал, что русские идут сюда? — Старик помолчал и продолжал устало: — Рыбаки мне сказали, что в большой тундре есть люди, знающие дорогу в эту страну, но я уже стар, а ты молод и силен. Никто и не догадается, что ты ищешь счастья для своего племени.

— Я готов, отец, — сказал Таули.

— Не торопись. Живи в стойбищах. Паси олешков. Охоться. Но помни о своей большой дороге.

— Будет так, отец, — сказал Таули и, положив в мешок мяса, обнял отца, перекинув через плечо лук и колчан, наполненный стрелами.

Свистнув своей белой собаке, он запел веселую песню и на широких лыжах, подбитых шкурой, пошел по тундре.

Утром следующего дня юноша подошел к неизвестному стойбищу и увидел мужчину, лежащего навзничь на запряженных нартах. Мужчина глядел на утреннее солнце и плевал в небо.

— Что делаешь? — спросил Таули.

— В небо плюю.

— И хорошо получается?

— Неплохо.

— Зачем плюешь?

— К жене моей меньше родных будет ездить, и мясо будет цело.

— Дурак, — сказал Таули, — твое стадо наполовину волки съели, а ты в небо плюешь.

Пастух испугался и перестал плевать в небо. Он поблагодарил Таули и уехал к стаду. А Таули вошел в чум и сказал молодой хозяйке:

— Мясо-то готово?

— Готово, — сказала женщина.

— Положи мне его на нарты. Я твоего мужа от жадности отучил. Он сказал мне спасибо и мясо велел взять.

— И от меня спасибо, — сказала женщина. — Он так жаден, что никого в гости не зовет.

И, нагрузив маленькие нарты гостя всем мясом, какое находилось в чуме, она проводила Таули до третьей сопки.

А Таули шел все дальше и дальше.

Повстречается ему на пути виска[24], он помоет в ней лицо, попьет воды и, напевая озорную песню, идет дальше.

— Кто ты? — спросят его встречные.

И он ответит:

— Человек-молва.

— А куда идешь?

— Туда, где ветер рождается, где умные не глупеют, а глупые не живут больше положенного срока.

Посмеются люди и идут своей дорогой. А над ними, над Таули летит время, как легкий ветерок.

Проходит месяц Большого Обмана, проходит месяц Отела, середина лета, Комариный месяц, и наступает сентябрь.

— Здравствуй, Мошкариный месяц! — говорит Таули и входит на седую сопку, уставленную со всех сторон сядэями[25].

И видит Таули: подъезжает к сопке маленький старик. На трех нартах он везет оленье мясо в жертву богам.

Он останавливает упряжку у подножья сопки, а мясо втаскивает в городище. Он режет мясо на куски и каждому богу мажет губы оленьей кровью и дарит по куску.

Таули подходит к старику и помогает ему.

Когда все боги получили свою долю, Таули спросил:

— Несчастье какое, отец?

Старик печально ответил:

— Болотные крысы бегут к морю. За ними спешат песцы, куропатки, зайцы. Черная сила хочет нагнать их, и шаман мне сказал: «Отдай тадебциям мясо пяти жирных олешков. Почуяв запах крови, сядэи спасут твое стойбище от ясачных начальников».

Таули оглянулся вокруг. Далеко на юге маячила чья-то упряжка. За кустами яры