Поляне<br />(Роман-легенда) - страница 52
Прошептал и отъехал. Чтобы не заслонять колоритную фигуру знаменитого вождя варваров-антов от глазеющих со всех сторон граждан Второго Рима.
«Выходит, — подумал Кий, — ромейские цари сами себе еще при жизни памятники ставят. У полян так не принято. Поляне, как и все анты, как и славины, ставят только фигуры богов. А ежели рассудить, то на могиле умершего князя еще можно бы воздвигнуть — чтобы не забыли славных дел его. Но — при жизни, самому себе? Будто сам свою тризну зовешь и торопишь…»
Они миновали увенчанную великим крестом четырехугольную триумфальную арку с двумя фигурами по краям — мужской и женской: самого первого ромейского царя, основавшего этот город, и его матери. «А отец его кто был и отчего не помянут?» — удивился Кий, но не стал расспрашивать. Теперь подъехали к Халке — парадному входу в императорский дворец. Здесь все остановились, всадники спешились, Белослава и ее спутницы вышли из колесницы. Нарядные безмолвные слуги приняли и увели коней, другие разгрузили колесницы с подарками. Кий особо не следил за всеми этими делами, понимая, что ромеи все равно распорядятся по-своему. Его заботило иное — предстоящее…
Раскрылись тяжелые железные ворота узорчатой ковки, гостей провели в огороженный золочеными бронзовыми решетками и устланный мрамором двор. Отсюда прошли в невиданной высоты восьмиугольный зал с куполом. Под ногами был опять же мрамор, посреди зала червонела великая круглая плита непонятного назначения. Кий поднял глаза и увидел ясные лучи, пробивавшиеся через шестнадцать окон под куполом. Озаренные этими лучами и огнем множества свечей и светильников, видны были по верхам стен выложенные разноцветными камешками яркие картины, изображающие Императора, Императрицу и сенаторов в различных торжественных случаях, будь то победный триумф или радостный праздник — лики у всех веселые, улыбающиеся.
Гостей вели из зала в зал, через двустворчатые бронзовые двери, и всюду под ногами был редкостный мрамор — ступить жалко, а по верхам стен красовались картины, одни из мелких цветных камешков, другие же намалеванные несмываемыми яркими красками. И на всем пути стояли недвижимо, будто бронзовые, ряды гвардейцев-спитариев, рослых и крепких, с долгими мечами у левого бедра и овальными щитами на левой руке, а на каждом щите один и тот же знак из перекрещенных полос — обозначение начала имени ромейского бога. На правом плече каждый спитарий держал копье с золоченым наконечником либо обоюдоострую секиру с долгой рукоятью. И на всех сияли золотом шеломы с пышными червонными перьями. В каждом зале гвардейцев возглавляли знаменщики со знаменами перед собой, и каждое знамя было наполовину червонным, а наполовину какого-либо иного цвета.
Перед входом в тронный зал — консисторион, закрытый червонным занавесом, остановились. И долго-долго стояли, непонятно и утомительно долго. Поляне изрядно проголодались, но, судя по всему, кормить их здесь не торопились. И поить — также, а пить после долгой дороги под солнцем еще как хотелось! Но не беда, анты терпеливы и выносливы — не привыкать…
В ожидании и без дела Кий вспомнил Всемилу, жену свою молодшую, смугляночку востроокую. Шалунья, хохотушка. Когда бы ни пригнула утомленную княжью голову злая грусть-тоска, Всемила тотчас затормошит, расшевелит, тяжкие думы отгонит. Сейчас бы ее сюда! Далеко на Горах осталась, голубка, за глубоким яром, за насыпным валом, за высоким частоколом, в княжьем тереме. Ждет младенца. Кого подарит? Хорошо бы — сына… А здесь с ним — Белослава, тоже до сей поры не постылая. Эта и совет не хуже боярского дать сумеет, но без спросу в мужеский разговор не встрянет. Всегда светла душой, как светлы глаза ее и косы. Как ни гневен порой бывает князь, она взглянет только лазорево и кротко, улыбнется тихо и ласково… дикий тур и тот угомонится от такого взора и такой улыбки. А когда не поладил Кий с Властом, — слова лишнего не молвила, будто и не был ей Власт отцом…
Наконец червонный занавес бесшумно раздвинулся, раскрылись разом три двери из резной слоновой кости, и гостям разрешили ступить несколько шагов вперед — на мягкие пестрые ковры.