Поминальный огонь - страница 16
— Ну как делишки? Скоро ли представишь отчет богу смерти? — пошутил Джагсир с порога.
— Ах ты, негодник! Что это ты несешь? — засмеялась Санто.
Раунаки, до того куда-то выходивший, вернулся в лачугу тут же за Джагсиром и слышал его слова.
— Тебе-то что до бога смерти? — подхватил он. — Скажи лучше, чего ради ни свет ни заря ты явился в этот бедный дом?
Джагсир глянул на Санто и ничего не ответил.
— Что это ты, друг? Разве тут есть чужие, кого надо стесняться? Здесь только Санто, та самая Санто, которая по целым дням торчит у печки и поносит всех и вся! —И Раунаки тоже покосился на жену.
Санто тут же озлилась:
— А тебе только бы сиднем сидеть да читать по целым дням «Сукхмани»[14]! — съязвила она.
От этих слов Джагсиру стало вдруг смешно и легко.
— Что-то тело у меня нынче ломит, — признался он.
— Молодец! — гаркнул Раунаки. — Чего же тут стесняться? Бери хоть пять серов!
И, достав из прикрепленного к рубахе кошеля довольно объемистую коробочку, он вынул и протянул Джагсиру катышек величиной с вишню.
— Держи! Увидишь: как глотнешь — сразу тебя помчит, будто на скакуне из Котала.
— Угощай его, угощай! Пусть разъезжает на скакунах из Котала, пусть пешком ходить разучится! — прицепилась Санто. — Лиса только и знает, что с шакалом гуляет!
— Встань и дай воды гостю! — прикрикнул на нее муж. — Разверещалась тут! Если хочешь знать, Джагсиа — младший братишка твоего мужа.
— Если он тебе младший братишка, так, по-твоему, надо зажать ему голову между колен да истыкать иголками? Так, что ли? Лучше бы уж убил его сразу!
Но Санто все-таки зачерпнула кружку воды и подала мужу.
Джагсир с усмешкой отправил в рот опиум и запил водой, которую плеснул ему в горсть Раунаки. Таясь от жены, хозяин тоже сунул в рот катышек и хлебнул воды, но это не укрылось от глаз Санто.
— Вот бешеный. Тебе хоть дом набей опиумом — все сожрешь!
Санто ворчала, Раунаки хрипло отругивался, женщина заводилась еще пуще... Джагсир немного позабавился их перебранкой и, посмеиваясь, пошел в поле. Тело его теперь было легким, мысли — быстрыми. Какое-то время он еще думал о Раунаки и Санто, а потом — потом вспомнил Бхани. Это было больно, очень больно — отстранять от себя ее образ; больнее, чем думать о ней. И все же он страшился мыслей о Бхани.
Вот тогда-то и начал он худеть. Вскоре умер отец, и все заботы легли на плечи Джагсира. Правда, своей семьи у него не было, но время от времени то та, то другая замужняя сестра приходила пожить в родном доме, и с каждым таким посещением были связаны новые издержки, так что порой расходы семьи превышали доход. Все эти заботы не давали покоя. К тому же Джагсиру перевалило за двадцать пять, он уже не чувствовал себя молодым парнем. Теперь, за что бы он ни принимался, все делал с основательностью семейного человека. На него навалилась вся тяжесть издольщины, которую прежде нес отец. Из-за обилия работы и скудной еды тело начало слабеть, душу же не оставляла тревога.
Целых два с половиной года не решались родные Бхани отпустить ее к мужу. До Джагсира доходили слухи, касавшиеся этой истории. Не раз он порывался пойти к ее родителям и тут же себя останавливал: «Мальчишество!» Никка со всей родней не однажды отправлялся, чтобы забрать к себе жену, но родители Бхани заявляли, что отпустят дочку к мужу лишь тогда, когда у него вылезут последние волосы.
За эти два с половиной года Джагсир изменился: это вначале он довольствовался одним катышком опиума. Вскоре ему требовалось уже два, три, четыре... Пил он также со второго дня на третий... А чаю — так просто счета не знал: мог пить и десять, и пятнадцать раз в день. Работал как вол, вытягивая жилы, за ним одним двое не могли угнаться. Поведения был тишайшего, если выпьет, так черным словом не ругается и носа из дому не кажет. Однако Дхарам Сингх горевал о нем и не однажды говаривал:
— Джагсиа, братец, что это ты телом истаял? Так ведь и помереть недолго.
— Э, что у меня за жизнь, брат? Проскриплю еще как-нибудь лет пять-семь, а там... Если же и их зря промотаю, нечем будет оправдаться, когда всевышний спросит у меня отчет! — отшучивался Джагсир.