Поминальный огонь - страница 2

Велико было счастье Нанди, когда после четырех дочек она наконец-то родила мальчика. Ей казалось, что мир — джаг выделил и для нее долю — сир, поэтому она назвала своего сыночка Джагсиром. Какого труда ей стоило вырастить мальчика, какие надежды она на него возлагала! Но когда настало его время, судьба заартачилась. «Держи при себе этот бесплодный куст, Нандие, — словно бы сказала она матери, — я не дозволю, чтобы его ветви украсились плодами». На какие только уловки не шла Нанди, стремясь обойти судьбу и сладить семью для своего Джагсира! Она валялась в ногах у таких людей, которым в другое время и вслед бы не поглядела, — и все впустую. Миновало уже два года с тех пор, как сыну стукнуло сорок, а воз и ныне там...

Отец Джагсира умер лет пятнадцать назад. Пока еще муж был жив, Нанди без конца его упрашивала, чтобы он согласился хоть на дешевинку да устроил судьбу сына. Но старик крепко держался устоев, он не желал слушать Нанди. «Я уж и так худо выдал дочек, так зачем же сына-то позорить буду?» — в сердцах отговаривался он. На том и стоял до последнего своего вздоха.

Упорство мужа еще куда ни шло, с ним бы можно и поспорить, а вот отсутствие у Джагсира родни по материнской линии — это уж было такое пятно позора, которого Нанди никак не удавалось спрятать от людей. В нем-то и крылась основная причина, которая каждый раз мешала привести к доброму концу уже совсем было слаженное дело. Стоило прийти кому-нибудь в дом, чтобы посмотреть жениха, как немедленно возникал все тот же вопрос, порожденный бесчисленными сплетнями и слухами: «А где родные матери?»

Что могла ответить на это Нанди? Она лгала, изворачивалась, как могла. Если бы любители совать нос в чужие дела не спешили опровергнуть подобную ложь, мир, наверно, не знал бы холостяков.

Да, у Нанди не было отчего дома. Правда, сам отец Джагсира никогда, ни одним словом не поминал об этом, но он не в силах был ничего поделать со злыми языками. Человек может схватить занесенную над ним руку, но где ему удержать язык сплетника! Нанди принадлежала к касте санхси — бродяг и воров. Бог весть где нашли последнее успокоение ее родители. Нанди о них вот уже много лет ничего не знала. Вспоминая о прошлом, о жестокосердных родителях, которые ни разу не явились, чтобы хоть взглянуть на дочь, она плакала ночи напролет, потом затихала и снова набиралась терпения...

Нанди и отца Джагсира соединила любовь. Однажды ее бродяги-родители забрели в эти места, и тут она встретила своего суженого. Девушка отбилась от семьи и сбежала в деревню. Когда же все племя санхси явилось, чтобы увести с собой заблудшую дочь, она сама вышла к ним навстречу. Старожилы и до сих пор помнят, как стояла она, словно львица, против толпы родичей, подоткнув подол сари и закинув на плечо косарь. Отец Нанди, видя, что она нипочем не сдастся, не позволил брать ее силой. Только сказал со слезой в голосе, но — как отрезал:

— Отныне ты умерла для нас, Нандие. Ступай к себе или в любой другой двор. Куда хочешь...

С тех пор они не видались. Нанди не пробовала разыскать родичей, да и они никогда не заглядывали в эти края. Нанди словно бы и позабыла эту историю, но память о ней, как шрам от глубокой раны, все жила в сердце...

То, что у Нанди не было родных, помешало пристроить дочерей в хорошие дома. Три из них были выданы за парней, которые порядком засиделись в холостяках. Нанди твердила отцу Джагсира, что уж если дочек швырнули в такое пекло, следовало бы взять за них хорошие деньги: «Повсюду люди только и разевают рты, чтобы хапнуть побольше, так что же нам-то стесняться? А будут деньги — тогда и сыну простится отсутствие родни». Только отец Джагсира твердо помнил о законе чести. «Того, кто забывает об этом законе, и человеком-то называть нельзя!» — говорил он.

— О, несчастный! — сетовала Нанди, споря с отцом Джагсира, словно бы он находился тут же, рядом с ней. — Послушайся ты меня тогда, разве не обрел бы ты радость на собственном дворе? Стоило только внуку прислониться к твоим похоронным носилкам, и ты был бы счастлив в раю. А теперь ты, верно, горишь в адском пламени... Ну что, спас тебя твой закон?