Помнишь, земля Смоленская... - страница 26
— Синицын.
— Ну, вот что, Синицын. Твой батальон вон там находится. — Хониев флажком указал направление. — Ступайте. Доложите своему командиру о том, что все на кухне оставили. Ему видней, что с вами делать. — Он вздохнул. — Хорошо бы, конечно, сейчас подкрепиться…
В это время прямо над его ухом раздался бодрый голос:
— Вот вы где, товарищ лейтенант! А я вас обыскался. Ребята послали узнать, где вы, что с вами.
— Андрей! — обрадованно воскликнул Хониев, увидев рядом с собой Токарева. — Здравствуй, братец!
Ему сейчас казалось, что они целый век были в разлуке.
Заметив каску, которую Токарев перевесил через локоть, он укоризненно сказал:
— Надень каску-то. Это тебе не дальниг[9].
— Верное замечание, товарищ лейтенант, каска — это тебе не корзинка, в нее пули, а не грибы собирают, — Он оглянулся на Синицына, который все мялся возле, и подмигнул ему: — Понял, голова?
— Где наш взвод, Андрей?
— А вон, — Токарев кивком показал в глубь рощи. — Помкомвзвода его ведет.
Хониев положил руку ему на плечо:
— Ну как, кончится война, пока мы до фронта дойдем?
Токарев невесело мотнул головой:
— Теперь уж не знаю… А я вот до конца войны вполне могу окочуриться. — Он глянул в сторону Ельни. — Этот паршивый самолет со своими бомбами чуть в клочки меня не разнес. Не будь у меня такие резвые ноги…
— Ну, чуть — это не считается. Ты самолет-то хоть видел?
— Какое там, когда я улепетывал от него, как сайгак. А вы, товарищ лейтенант, не разглядели его?..
Хониеву неудобно было признаться, что ему в те минуты тоже было не до самолетов, он смущенно пробормотал:
— Такой дым стоял… Он все небо скрыл, не то что самолеты.
— А я видел! — с каким-то возбуждением сказал Синицын, который все не уходил и с интересом прислушивался к разговору Хониева и Токарева. — Только… это… одно крыло.
Он хотел было опять потереть нос, но под взглядом Хониева отдернул руку.
— Одно, говоришь? — фыркнул Токарев, — А куда же другое подевалось?
— Я его в дыму, верно, не различил.
— Ну, хоть про одно расскажи, — насмешливо продолжал расспрашивать Токарев, — какое оно?
— Большущее!.. Величиной с наш паровоз. И такое же черное.
— Ха!.. Так ты, наверно, паровоз и видел. И со страху принял его за крыло фашистского бомбардировщика.
Хониев с трудом сдержал улыбку, напустил на себя строгий вид:
— Боец Синицын! Что вам было приказано?
— Бегу, бегу, товарищ лейтенант!..
Токарева Хониев отослал во взвод, на прощание тот крикнул:
— И все-таки мы встретимся на Красной площади, товарищ лейтенант!..
— Это уж непременно, Андрей. — Взгляд у Хониева посветлел. — Встретимся — вопреки всему, несмотря, ни на что!
Самому ему пора было идти в штаб.
Работники штаба, расположившись под старым раскидистым дубом, единственным в этой роще, раздавали командирам подразделений топографические карты. Взял карту и Хониев.
В это время со станции прискакал верхом на коне заместитель командира полка по строевой части. Торопливо соскочив на землю, подошел к майору:
— Товарищ майор, разрешите доложить?
— Докладывайте.
— Наш эшелон цел. Можно производить разгрузку. Загорелся соседний состав, но огонь уже затухает.
Майор тут же дал указание командирам подразделений, оказавшимся в штабе, срочно собрать бойцов и отправиться на станцию разгружать вагоны.
Солнце уже стояло в зените и палило безжалостно, словно состязаясь в яркости и огненности с пламенем пожаров над Ельней. Легкие забивала горячая пыль, дым, запахи бензина, раскаленного железа, тлеющего дерева.
Бойцы 46-го полка кинулись к своему эшелону.
Из вагонов доносилось неистовое ржание лошадей. На платформах расчехленные орудия задрали вверх стволы, словно прислушиваясь или приглядываясь к чему-то…
Бойцы, подложив под колеса орудий доски и рельсы, с натугой поднимали лафеты, будто старались поставить на ноги заупрямившегося, опустившегося на четвереньки верблюда. Ящики со снарядами, пулеметы, минометы они выносили из вагонов и пристраивали на земле с такой осторожностью, с какой обычно обращаются с хрустальной посудой.
Все работали молча, сосредоточенно, не слышалось даже привычного: «А ну, взяли!» Поступь у бойцов, тащивших тяжелые грузы, была напряженная, как у волов, тянущих за собой плуг, вздувшиеся мускулы на руках, казалось, вот-вот прорвут кожу.