Понедельник — пятница - страница 10

— Ну, а ты-то, ты как?

Она отвела глаза.

— Не очень.

— Что не очень?

— Ну, вот с муженьком развелась, например, — усмехнулась Люба. — Восемь лет выбросила.

Храмцов был настойчив:

— Почему? Почему развелась?

Люба не хотела отвечать подробно. Почему люди разводятся? Как говорится, не сошлись характерами…

А Храмцова охватило радостное предчувствие чего-то такого, что должно случиться с ним — не сейчас, даже, может быть, не завтра и не послезавтра, но обязательно случится, — и в том, что произойдет, будет присутствовать она, Люба. Теперь она пришла сама. Взрослая. И он тоже совсем не тот долговязый переросток.

— Все-таки давай пить чай, — сказал он и вышел на кухню.

У него есть неделя, целая неделя. Через неделю «Донец» идет в рейс — сначала Киль, потом Лондон и обратно, в Ленинград. Неделя!

— Ты где остановилась?

— Сняла комнату.

— У кого?

— Ты все равно не знаешь. У одной женщины. На Васильевском.

— Вот дуреха-то! У нас, что ли, места мало? Перебирайся, чего тебе…

— Нет, Володька, чужой добротой надо пользоваться в меру… Иначе — нахальство. А дом-то мой отстроили…

— Знаю.

— Откуда?

Он понял, что попался, и буркнул в ответ:

— Знаю, видел, — хотя не видел тот дом отстроенным.

Однажды он нарочно поехал на угол Разъезжей и Лиговки. Развалины стояли, отгороженные от улицы деревянным забором. Бомба обрушила часть дома, с улицы были видны комнаты. Храмцов глядел и пытался догадаться, в какой из них жила Люба… Потом у него защемило сердце, и он подумал: на кой черт поехал сюда? Забыть — и все. Что ж, с годами Люба и впрямь забылась. Но зачем рассказывать ей, что он нарочно ездил поглядеть на ее дом?

— А что ты дальше думаешь делать? Останешься или.

Люба ответила не сразу. Она разглядывала чашку, которую поставил перед ней Храмцов, — тонкую, с тонким рисунком: ветка сосны и гора в отдалении.

— Японская?

— Да. Так что же дальше?

— Не знаю. Наверно, уеду.

— Куда?

— Страна большая, а у меня профессия хорошая — медсестра. Люди везде болеют, Володька. Устроюсь.

— Так. А Ленинград чем плох?

— Хорош! Я целый день ходила, ходила и не могла наглядеться… Мне здесь будет трудно.

— Брось, — тихо сказал Храмцов. — Человек должен жить дома. Знаешь, я там, в загранке, насмотрелся на наших… Ну, бывших наших, которые были в плену и побоялись вернуться. Чуть не ощупывают тебя и ревут белугами — домой бы, домой… Да я сам знаю: проболтаешься полтора месяца черт знает где, подходишь к Ленинграду — сначала порт, краны, а потом крыши… Так и глядишь с мостика: где твоя крыша?

— Ностальгия, — кивнула Люба. — Неопасная болезнь.

— Как сказать.

— Просто тебя… кто-то ждет здесь, — улыбнулась она. — Вот и ностальгия.

Храмцов нахмурился. Наконец-то Люба захотела узнать, есть у него кто-нибудь или нет. Словно спохватилась. Выходит, я для нее до сих пор мальчишка.

— Никто меня, кроме матери, не ждет.

— Что так? — кокетливо прищурилась Люба.

— Да так уж…

Ладно, чего там! Была у него девчонка, и все было. В прошлом году вернулся из рейса, бегом к автомату, позвонил, а она: «Володька, прости, не звони мне больше…» — все ясно и понятно. Хорошо еще, не были женаты. Люба снова кивнула: да, хорошо, конечно.

— Значит, озлился на наш бабий род? — спросила она.

— Нет. Просто кое-что понял.

Люба положила свою руку на его, и Храмцов вздрогнул.

— Ничего ты не понял. И глупостей еще наворотишь целую гору. Это нас, баб, жизнь учит быстрее…

Пришла мать.

Женщины целовались и плакали, обнявшись, и Люба требовала, чтобы Храмцов не глядел на нее: «Когда я плачу, у меня нос картошкой». Ему нужно было в пароходство, и он ушел, сказав, что вернется через час и чтоб Люба обязательно дождалась его.

Он вернулся через два часа — Любы не было. Ушла. Как ушла, куда ушла? Адрес оставила? Нет, она не оставила своего адреса, только сказала, что заглянет как-нибудь перед отъездом, вот и все. Храмцов оторопело глядел на японскую чашку, которая уже стояла на своем месте в серванте.

— Как же ты… — он почти выкрикнул эти слова.

Мать глухо ответила:

— Ты меня не кори. Я спрашивала про адрес. Она сама сказала: зачем? Видно, не хочет, чтобы ты…

Храмцов яростно надвинул на лоб фуражку и выскочил из дома. Остановил такси. «На Васильевский». — «Куда на Васильевский?» — уточнил шофер. «На Пятую линию», — сказал он и подумал: почему именно на Пятую? Шофер довез его, и Храмцов быстро пошел по улице, вспоминая одно и то же: «…не хочет, чтобы ты…» Отчего же она не хочет, чтобы мы побыли вместе хотя бы эту неделю? Он шагал по Большому проспекту, не замечая, как быстро и ласково взглядывают на него проходящие мимо девушки, — наверно, с любой можно познакомиться,