Понедельник — пятница - страница 11
невелика хитрость, — он шел дальше, дальше, с идиотской уверенностью, что обязательно должен встретить Любу, не может не встретить, наверняка встретит, если будет ходить здесь каждый день.
Чудес не бывает.
Через неделю «Донец» уходил в рейс, и Храмцов слонялся по палубе, пока лоцман вел судно по каналу. Что ж, может, она и права, Люба, и это даже благородно с ее стороны. Просто великолепно поняла, что снова одурел мальчишка. Он злился на нее, на мать, на самого себя, и когда обернулся в сторону города, впервые за полтора года испытал не радость оттого, что снова идет в рейс, а острую сосущую тоску. Хоть беги к капитану и сказывайся больным. Домой он вернется через три недели. Люба уже уедет. «Все равно найду, — упрямо решил Храмцов. — Ничего! Страна-то большая, да не потеряешься».
Он сам не мог бы объяснить, зачем ему так нужна была именно Люба — женщина, которую он совсем не знал, человек, которого словно бы впервые увидел неделю назад и с которым его, в сущности, ничто не связывало.
Тот, совсем обычный и нетрудный, рейс показался ему удивительно длинным и нудным. Самым длинным и самым нудным. Ребята ходили по Лондону, заглядывали в магазины, радовались покупкам, потащили его в кино — шел какой-то американский боевик с голыми бабами и двумя убийствами. Потом Музей мадам Тюссо, застывшие восковые фигуры всяческих знаменитостей — мурашки по телу, жутковатое зрелище.
Храмцов был на митинге в Трафальгар-сквере: вокруг ораторов собралось человек тридцать, а ораторы кричали так, будто перед ними были тысячные толпы: «Мы должны сделать наш век гуманным… Уничтожение бродячих животных теми способами, которые практикуются у нас, только разжигает зверские инстинкты…» Тут же, на скамейках и просто под кустами, спали бездомные, подстелив под себя газетки.
Единственное, что развеселило в том рейсе Храмцова — лоцман. Они взяли лоцмана; немолодой человек отлично провел «Донец», и капитан пригласил его в свою каюту. Капитан был болен, его измучил радикулит, и он держался каким-то чудом.
— Владимир Николаевич, помогите мне, — попросил он и пошел вниз, опираясь на идущего впереди Храмцова.
В каюте он не выдержал — застонал, опускаясь в кресло. Должно быть, его прихватило, когда шли Северным морем. Впрочем, радикулит у него был застарелый, то отпускал на какой-то срок, то возвращался…
— Владимир Николаевич, пожалуйста, распорядитесь…
Храмцов открыл дверцу бара, вделанного в книжную полку, и сразу увидел эту бутылку — коньяк ВС. Бутылка была почата. Он налил большую рюмку, положил на блюдце ломтики лимона и поднес лоцману. Тот кивнул, приподнял рюмку и выпил ее по-нашему — единым махом. После чего лоцман забыл закрыть рот, не говоря уже о том, чтобы закусить лимончиком. Он сидел и густо наливался кровью. Храмцов глядел на него, чувствуя, что вот сейчас должно произойти нечто страшное и кровь, залившая лицо лоцмана под кожей, попрет наружу откуда только возможно.
— О! — наконец сказал лоцман, встал, неуверенной рукой взял pilot’s bill[3], только что заполненный капитаном, и двинулся к дверям. Шел он как-то боком, с креном на правый борт, будто бы так ему легче было выйти отсюда. «О-о!» — донеслось еще раз от двери.
Храмцов поглядел на капитана — у того тоже были какие-то безумные глаза.
— Владимир Николаевич, — прошептал капитан, — что вы ему дали?
— Коньяк. Вот — ВС, высший сорт.
— Вы понимаете, что может произойти?
Храмцов не понимал. С ним лично ничего не происходит даже после бутылки коньяку.
— Это же… не коньяк! — простонал капитан. — Это же мое натирание, черт бы вас побрал!
Еще там, в Ленинграде, жена сделала для него натирание по рецепту какой-то всезнающей соседки. Спирт, новокаин, стручок перца, еще какая-то дрянь. Если с лоцманом что-нибудь случится, придется отвечать. Храмцов струхнул не на шутку: а ну, как и впрямь хватит лоцмана кондрашка после такого пойла — в рюмке-то наверняка не меньше ста граммов!
Он не находил себе места. А когда через два часа на «Донце» появился тот самый лоцман и с ним двое в штатском, все стало ясно — полиция…
Лоцман, увидев Храмцова, замахал рукой: