Понять дореволюционную Россию. Государство и общество в Российской Империи - страница 4

13

Эти ритуалы присущи всем традиционным монархиям, опирающимся на Божественное право, и, кроме отголосков византийского церемониала, они ничем нас удивить не могут. Но надо все же подчеркнуть активную и равноправную роль, которую играли Патриарх и Церковь в самом законодательном процессе.

При сравнении с Западом XVII века поражает один факт: в некоторых административных и общественных актах не проводится различие между долей духовного и долей мирского. Так, например, проведение религиозных церемоний ради защиты областей, которым грозят эпидемии или падеж скота, либо ради того, чтобы снискать Божью милость во времена недорода и стихийных бедствий, предписывается политическими властями. Эти последние не только приказывают проводить молебны и крестные ходы, но и занимаются их организацией, духовенство же играет лишь роль исполнителя. Так, воеводы обязаны ехать за иконами и раками и нести их во время крестного хода, московские административные власти выбирают и посылают иконы и мощи для выполнения ими общественно полезной службы. В области юриспруденции церковные акты частного права (о мене и продаже) и государственного права (о созыве соборов, о дисциплине духовенства, указы, касающиеся богослужений и исходящие от Патриарха и митрополитов) обладают тем же статусом, что и царские. Они объявляются и распространяются таким же образом, как и документы мирской власти, и включаются в своды законов и законодательных актов наравне с указами царя и Боярской Думы. Это следует подчеркнуть, так как эти аспекты симбиоза Церкви и государства исчезнут в первые годы царствования Петра Великого; с этого времени законодательные акты приобретут строго светскую форму и характер, даже когда будут касаться церковных дел.

14

ПРАВО ЦАРЯ НА ПРЕСТОЛ

По византийскому образцу, царь, как и Патриарх, является лицом духовным. Он выполняет священническую функцию в некоторых церковных ритуалах. Кроме того, легитимность царя проистекает как из его священнической роли, так и из того, что с тех пор, как турки захватили Константинополь, он остается единственным независимым православным государем. Несомненно, концепция единства и практика непрерывного престолонаследия правящей династии - понятия отчасти скандинавского происхождения, а отчасти заимствованные у ханов Золотой Орды, - сыграли главную роль в формировании характера самодержавной власти московских государей. Но верно и то, что в народной традиции и официальной мифологии важнейшим движущим элементом стала легитимность царя, основанная на передаче ему римско-византийского наследства (Москва -третий Рим) и на концепции божественной природы его власти. Не удивительно, что царь был лицом, к которому приближались лишь с благоговением и восхищением; и, словно чтобы подчеркнуть эту божественную природу, царь очень редко появлялся перед народом, почти исключительно по случаю религиозных церемоний и событий. Таким образом, как царь, так и его семья и двор были отделены, можно даже сказать, отрезаны от общества и столицы (не говоря уже о том, что он очень редко появлялся в провинции, вне Кремля, и то только при паломничестве, посещении соседних монастырей). Московское правительство не знало пышности тех церемоний, окруженных ликованием въездов, триумфальных парадов, которые были неотторжимой чертой общественной жизни абсолютных монархий века барокко в Западной и Центральной Европе. Физическая изолированность

15

царя, отсутствие контактов между двором и повседневной жизнью столицы приводили к куда большему разрыву, чем тот, что существовал между Версалем и Парижем при Людовике XIV, так как, если верить свидетельствам современников, французские придворные жили активной жизнью и при дворе, и в городе . Этим объясняется следующее явление: мы знаем, что придворные царя Алексея Михайловича переняли европейские привычки и моды, в частности польскую одежду и обычай брить бороду; царские дети учились европейским языкам и культуре, в залах Кремля давались театральные представления. Однако ни одно из этих привезенных с Запада новшеств не нашло благоприятного отклика и подражания вне Кремля. Не только потому, что многим эти новшества казались слишком радикальными и шли против традиций и предписаний Церкви, но и потому, что, собственно говоря, из-за разрыва между двором и русским обществом, за пределами цитадели никто их не знал и не видел