Попутчики - страница 3

стр.



   - Ты что, домовых ни разу не видал? - с тоской проговорило существо, недовольно выпятив нижнюю губу.



   Гордей стоял, разинув беззубый рот. Стоял и смотрел, смотрел...



   - Ну, чего вылупился, вертеть ту Мурку? - домовой шмыгнул к старику и, протянув ручонку, захлопнул ему нижнюю челюсть. - Того гляди муха залетит. Не вкусно ведь... А ты впрямь домовых не видал?



   Гордей помотал головой.



   - А как же вас учили, что нужно встать на пороге, нагнуться, да посмотреть промеж колен? Учили? Нет?



   Гордей снова помотал головой. С бороды посыпались на пол сосновые иголки.



   - Серость, - констатировал домовой, вцепившись пальчиками себе в скудный клок шерсти за ухом. - Пропащее поколение. Жить, и не знать, кто в доме помощник...



   Гордей вдруг протянул руку, намереваясь погладить пушистое нечто. Тот мигом отпрыгнул, издав при этом странный икающий звук.



   - Домовой, - выдохнул старик, и плюхнулся на стоявший рядом колченогий стул. - Подишь ты...А звать-то как?



   - Падрыж, - буркнул домовой с явной неохотой. - У нас ведь как заведено. Как первый хозяин прозовет, так и на всю жизнь остается.



   - Чудное имя, - хмыкнул Гордей.



   - Это уже я сократил, да приукрасил, - признался Падрыж. - А на самом деле - Падла Рыжая.



   Старик от неожиданности крякнул.



   - Ну, барабашка у нас жил сильно шумный, по ночам безобразничать любил. А все на меня думали. Вот хозяин увидит с порога, и ну валенками кидаться. Убью, кричит, падла рыжая! Только попадись! Но мне, можно сказать, с именем еще повезло. Одного вот Ибунахом звали...



   - Татарин что ли? Али турок?



   - Не искушай к сквернословию, Гордей, - покачал головенкой домовой. - К матерщинникам, говорят, толстый поп по ночам является, и кадилом по лбу бьет. Иногда до смерти.



   - Вона как, - потрепал бороду старик. - И вправду, повезло. А дом-то твой как здесь оказался? Я в этих краях смолоду живу. Каждый овраг да пригорок знаю, а избы не примечал. Да ведь город видел на этом самом месте...



   - Морок, а не город, - пояснил Падрыж. - Наваждение. Изба всегда так Силу свою показывает, когда границу переходит.



   - Какую границу? - насторожился Гордей. - Россейскую?



   - Между мирами, - махнул ручонкой домовой. - Она ж блуждающая, изба-то. Как проклял сто лет тому назад один колдун, послал в неизвестном направлении, так места себе до сих пор и не находит. Каждую ночь куда-нибудь перемещается.



   - Как перемещается?! - Гордей подскочил будто ужаленный. Аж в спине хрустнуло.



   - А я откуда знаю? - Падрыж закатил глаза. - Как-то перемещается, вертеть ту Мурку. Тут Сила могучая, нам, домовым, недоступная.



   - И в эту ночь тоже...того?! - вдруг засуетился старик, делая шаг к двери. Потом еще один, и еще...



   - В эту ночь мы за тобой пришли, - Падрыж звонко щелкнул пальчиками, и старый стул больно ударил Гордея под колени. Старик с уханьем сел. - Так надо.



   - Как за мной? Почему? - залепетал он, силясь встать. Но что-то будто давило сверху.



   Домовой, заложив ручонки за спину, с видом законченного особиста принялся нарезать круги вокруг гостя. У него во рту вдруг появилась маленькая пеньковая трубочка, потянуло ладаном.



   - Ну, ты ведь сам решил, что никому не нужен, и ни на что не годен, - Падрыж выпустил облако густого сизого дыма. Ноздри его затрепетали, втягивая дурман. Потом продолжил осипшим голосом: - На жизнь жалуешься. Так ведь? Точно знаю, что так. Не спорь. Не спорь, говорю! А на самом деле на тебе еще пахать и пахать. Как говорится, старый конь борозды не испортит, ибо до поля не дойдет, - домовой то ли икнул, то ли хихикнул. - Просто ты не нашел своего места, Гордей. Живешь в холостую. Изба правильно к тебе потянулась, ее не обманешь. "Пустышек" она всегда чует. Ох, как чует.



   - Сгинь, нечистая! - Гордей истово перекрестил домового, затем перекрестился сам. Но ничего не случилось.



   - Здесь это не действует, - Падрыж снова выпустил облако дыма. - В избе все равны, вертеть ту Мурку. И чистые, и нечистые...



   Неожиданно снаружи послышались гулкие шаги, дверь со скрипом распахнулась, и в проеме показался краснощекий здоровенный детина с огромными усищами, в кожаной вытертой куртке и галифе. На ремне болталась кобура, из которой выглядывала рукоятка маузера.