Порошок идеологии (сборник) - страница 42
Высокий, худой силач — товарищ Дымов нервно шагал из угла в угол. Товарищ Нибур лежал на кушетке, закинув руки за голову. Низенький, бородатый Волков прямо, по-военному, подняв голову, сидел у стола среди комнаты.
Дымов вдруг остановился.
— Но это-же невозможно, товарищи! Если изобретение Фурмана попадет в руки капиталистов, они сумеют оттянуть еще на двадцать лет дело мировой революции. Что вы улыбаетесь, Нибур? Может быть, вы сомневаетесь в справедливости известий наших заграничных агентов?
— Дымов прав, — заговорил Волков, — конечно, идеология не прививается через внушение, а определяется общественным бытием, теми производственными отношениями, которые существуют в данный момент. В конечном результате изобретение Фурмана свелось-бы к нулю, так как рабочие, даже потеряв свою идеологию и приобретя новую через внушение, — все-же, после нескольких лет жизни в условиях капиталистической действительности, вновь переформировали бы эту идеологию на пролетарскую. Но Дымов прав, когда говорит, что это грозит нам оттяжкой на несколько лет и может повлечь за собой утерю политической власти на некоторое время. Возникает так же вопрос — продаст-ли Фурман им свое изобретение? По сообщению «КОМТА» он наотрез отказал Правлению Нефтяного Треста Америки…
— Фурман очень странный и загадочный человек. Вы знаете, он живет в Африке, в ее необитаемой части. Говорят, его мастерские охраняют дикие звери, специально дрессированные им, и отряды немых негров. Вот, помните мое слово: имя Фурмана еще будут произносить в иной обстановке и, во всяком случае, не среди других ученых имен.
— Да, он несомненно выжидает чего-то.
— А мы… Наше правительство… Мы переговаривались с ним?
— Это держится в тайне… ВЦИК… Я слышал вчера…
Волков задумчиво покачивался на стуле.
— Мы должны получить это изобретение! Зачем? Конечно, нам оно не так важно, как им. Но это ускорит наши победы. Мы деклассируем всех капиталистов на Западе.
Вдали захлопали поспешно отворяемые двери. Все ближе и ближе. Хлопнула последняя дверь, и в комнату ворвался белокурый человек, с гладко выбритым лицом и парой веселых, голубых глаз под густыми бровями. Он облокотился на стол и торжествующе оглядел собеседников.
— Товарищи! Сейчас в Цека разбирался вопрос о «Фурманите». Профессор отказался вести всякие переговоры. Ведение дела поручено четырем товарищам. В порядке партийной дисциплины… Даются неограниченные полномочия… Эти товарищи — мы!
Через час четыре человека, одетые по-дорожному, с небольшими свертками в руках, сели на трамвай, идущий к Ходынскому Полю. И еще через час — большой серый аэроплан плавно поднялся с Ходынского аэродрома, унося в центр Африки четырех молчаливых людей. Это — четыре члена Коммунистической Партии отплыли в неизвестность, на охоту за чудовищным изобретением профессора Фурмана.
Профессор Людвиг Фурман, бывший приказчик одного из Нью-Йоркских химических магазинов, а теперь величайший ученый эпохи и специалист по неорганический химии был, как это показывает самое его имя, человеком германского происхождения. Происхождение это сказывалось как в фигуре, так и во всех поступках профессора. Он был потомком одного из представителей прусского юнкерства, но никто из современников не считал профессора представителем этой презренной и выродившейся касты. Он был «единственный и несравненный». Далеко уйдя в себя, уединившись в своем имении в центре Африки, профессор, время от времени, потрясал человечество небывалыми, ошеломляющими открытиями…
Прошло уже две недели со дня изобретения «Фурманита», а профессор хранил гробовое молчание, отвечая резкими отказами на все самые выгодные предложения. Он чего-то ждал. И двери его дома оставались крепко закрытыми для всех посетителей. Говорили даже, что один репортер дешевой американской газеты, вообще, не возвратился из своего путешествия к профессору и исчез неизвестно куда; хотя очень возможно, что это были просто вздорные слухи.
В это утро профессор был в необыкновенно хорошем расположении духа. Потирая руки, он расхаживал среди странных стеклянных и металлических приборов своих обширных лабораторий. Сегодня его намерения должны были прийти к блестящей, долгожданной развязке. Профессор и не подозревал, что два дня тому назад в горную лощину, не особенно далеко от его дома, опустился матово-голубой четырехместный аэроплан. Он не знал, что четыре пронырливых, энергичных человека с чемоданчиками в руках часто появлялись у строений усадьбы, занимаясь какими-то приготовлениями и что-то передавая его мрачным чернокожим телохранителям. Не знал он так же, что вчера вечером в противоположном углу его владений опустился второй — серый аэроплан. Ничего этого не знал профессор. А если бы знал, то вероятно, не стал бы так беспечно и весело разгуливать по своим апартаментам…