Портрет завода как он есть - страница 3

— Потому что я все могу себе представить, что делаю, — объяснил он мне сам.

И, надо сказать, я хорошо его понял.

На заводе, да еще на большом, где такие расстояния от цеха до цеха, ничего нельзя сделать без хорошего телефона.

У многих заводских людей телефон — такой же инструмент, как у сапожника шило или, например, у кузнеца его молот. Как они ведут себя с телефонной трубкой? Даже улыбаются ей, словно близкой, родной.

Один начальник цеха, мой знакомый, работает с ней ну особенно ловко.

Помедлив, не сразу, хватает он трубку, слегка воспитывая телефон, чтобы зря не звонил. Ловко вынув ее из ложбины, приставляет скобой сразу к носу и к уху.

— Алло! — говорит он угрожающе громко, чтоб на том конце устрашились звонить не по очень важному делу.

Разговаривая, он постепенно выходит из разговора — словно выплывает из-под воды на поверхность. Это заметно по тому, как голос становится все тише и тоньше.

И когда произносит последнее, самое тихое слово, он тут же бросает трубку обратно на черные кнопки.

Ухо при этом у него накаляется, и когда он трубку отнимает, оно горит, как розовый цветок. Погорит, погорит, а потом остывает.

— Ушел размер, — говорят на заводе с огорчением, когда деталь получилась неверно. То есть это плохо, что размер куда-то ушел, удалился. Ему бы, размеру, уходить не годилось.

— Эта лампа гуляет, — говорят на заводе о радиолампе, у которой все время меняются ее параметры. Даже объяснить это в двух словах невозможно, а заводским сразу ясно: раз гуляет, то лампа плохая.

У каждой лампы есть ножка, есть юбочка, у иных есть и хвостик; есть вход, в который никому не залезть, кроме электрического тока, выход есть у лампы, из которого тоже никто не выходит.

У монтажного стола есть клюв.

У токарного станка есть бабка, даже две, как у каждого человека. Только это какие-то странные бабки: одна передняя, а другая задняя. Так у наc, у людей, не бывает.

— Задняя бабка у тебя барахлит. Вот размер и ушел, — говорят на заводе.

И этого тоже посторонний никак не поймет.

Рядом с Тоней на сборке работает Валя. Характер у Вали устроен так, чтобы всегда со всеми спорить.

— Захожу я вчера в наш магазин, — рассказывает, например, Тоня попросту.

— Нет, а я, — перебивает Тоню Валя, — лично я никогда в наш магазин не хожу! Я хожу по магазинам только в центре.

И Тоня не спорит, потому что впустую: Валин характер никто еще не мог переспорить. Валя сама его переспорить не может, и ей самой себя бывает от этого жалко.

Валя кончила в школе семь классов и больше учиться не хочет ни года.

— Что я, лучше, что ли, буду, если выучусь? — говорит она дерзко, когда ее уговаривают всей бригадой поучиться еще.

Так и не можем мы ее уговорить.

Недавно пришел к нам на практику тихий студент. Посадили студента за стол рядом с Валей.

— Эй, студент! — кричит ему Валя, — Оглянись-ка, чего я тебе расскажу!

А студент молчит, не оглянется.

— Что ты за мужчина! — говорит ему Валя. — Все молчишь и молчишь. Разве тихие мужчины бывают?

А студент молчит себе, хотя мужчины тихие и не бывают.

— У тебя почему такой характер спокойный? — спрашивает Валя с завистью. — Наверно, потому, что ты ученый?

А студент молчит, не объясняет, работает, хотя ему трудно с непривычки на сборке, трудно угнаться за такими, как Валя.

— Вот характер! — восхищается Валя. — А все потому, что он долго учился. Видно, для характера учиться полезно.

После работы пошли они вместе со студентом домой. И о чем они там говорили, никто знать не может. Назавтра снова они выходили вдвоем. Послезавтра опять.

И характер у Вали стал слегка поправляться.

— Валя, а характер у тебя поправляется, — заметила Тоня.

— Да, — сказала Валя, — поправляется. Но это еще что! Скоро я учиться пойду, тогда он сразу поправится, на все сто процентов.

Нам всем было очень интересно: чек же студент переспорил трудный Валин характер? Какими словами?

Я часто ходил рядом с ними с завода. Я иду, а они недалеко впереди, и Валя без конца говорит, но студент с ней не спорит, только слушает ее и совершенно молчит.