После ливня - страница 8

Он то нырял с головой, то вдруг высоко выпрыгивал из воды, то плыл, борясь с волнами, против течения, широко взмахивая руками. Я стеснялся раздеваться при Бейше и стоял на берегу у воды, обдаваемый холодными крупными брызгами. На крепком, мускулистом теле Бейше не было видно следов ранений. Только на левой ноге ниже лодыжки заметил я несколько небольших синеватых шрамов. Я стоял и думал о том, что лицо у Бейше очень веселое, открытое, совсем не как у его отца. И вообще он веселый, любит пошутить. Красивый, стройный, защитная гимнастерка ладно сидит на нем… Вот он подплыл поближе к берегу и, ухватившись рукой за склонившийся над водой кустик мяты, сказал:

— Раздевайся, Джума! Ты что, боишься?

Его черные мокрые волосы блестели на солнце, он весело щурил черные глаза, глядя на меня с улыбкой. Мне вдруг тоже стало весело и не страшно. Я скинул с себя все и прыгнул в воду.

Мы долго плавали, гонялись друг за другом, и, когда вылезли на берег, ни у меня, ни у Бейше зуб не попадал на зуб. Потом мы сидели и грелись на утреннем солнышке. Ласточки проносились над рекой, едва не задевая крыльями воду.

— Джума, ты знаешь вон ту девушку? Чья она дочка? — спросил вдруг Бейше.

Я поднял голову. Неподалеку от нас, возле брода, стояла Зураке. Она держала ведро, полное воды, и пристальным, неотрывным взглядом смотрела на Бейше. Заметив, что я повернул к ней голову, она поставила полное ведро на землю, наклонилась и зачерпнула воду вторым ведром. Толстая коса упала при этом ей на грудь. Резким движением она перебросила косу за спину, повернулась, подхватила свои ведра и пошла прочь. Движения девушки были легкими, как ветерок. Бейше смотрел ей вслед, пока она совсем не скрылась из глаз.

— Эта? — переспросил я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно безразличней. — Это дочь Джамшика Зураке.

— А кто он, Джамшик? Я его вроде бы не знаю. Не было такого в нашем селе, — сказал Бейше.

— Не сам Джамшик, его семья. Их у нас называют новыми родственниками. Они к нам в аил переехали только год назад. Дербишалы родней приходятся.

— А-а, теперь вспомнил. Да, он старший брат Дербишалы. А где их дом?

Я приподнялся и показал:

— Вон тот густой сад около дома Дербишалы. Он уже два года чабаном в колхозе работает и сейчас на джайлоо Бултеке. А семья Джамшика живет в его доме.

— Как, ты сказал, ее зовут?

— Зураке! Она меня очень любит. — Я встал на ноги и пошел.

Бейше тоже встал, но не сразу последовал за мной. Он стоял и глядел на узкую дорожку, что вилась по зеленому полю пшеницы.

Старшего брата Дербишалы по-настоящему звали Тыналы; он смолоду работал у русских кулаков в Ак-Су, гонял пароконную телегу, по-русски, стало быть, ямщик, а киргизы выговаривали «джамшик». Приходилось ему бывать и в Пишпеке. Когда киргизы начали переходить к оседлости, родичи звали его к себе, но он отказался и дом свой построил в русском селе. Родичей навещал, и старики при встречах все спрашивали его: «Ты, отступник, когда к своим-то прибиваться думаешь?» — «А чего мне спешить? Мне среди русских легче добывать пропитание. Да и дети привыкли. Где хорошо, там и благо, сами знаете», — отвечал он, не смущаясь. Мало-помалу его собственное имя забылось, стали его звать Джамшиком-отступником. У русских для таких людей есть точное прозвание — отрезанный ломоть. Прошлым летом Джамшик, которому уж было под семьдесят, умер. Когда через сорок дней справили поминки, родственники перевезли-таки его семью к нам, в дом Дербишалы. Вот почему их и стали называть новыми родственниками.

Зураке была младшая из дочерей Джамшика. Ей исполнилось семнадцать лет, и наши джигиты заглядывались на нее. Нрав у Зураке был простой, открытый, и я не раз слышал, как женщины судачили о ней: «Обычаев не знает, вести себя как следует не умеет, бедняжка».

Если кому из парней приходила в голову блажь свистнуть вечером у ворот Дербишалы, Зураке, прямо надо сказать, не оставляла это без внимания. Она вылетала из дверей, как язык пламени вырывается иной раз из неплотно прикрытой печки, но на заигрывание и грубоватые шутки отвечала только тем, что молча показывала язык. И тут же снова убегала в дом. Могла она, спрятавшись в саду, запустить в кого-нибудь из парней яблоком; могла даже натравить дворовую собаку на иного чересчур настойчивого ухажера, да еще хохотала при этом… Парни, однако, не отставали от бойкой Зураке и посылали ей многочисленные любовные письма. Она никогда и никому на такие письма не отвечала. Много чего болтали у нас о Зураке, но единственно достоверным в этой болтовне было то, что она просватана за вернувшегося с год назад из армии Токо, нашего родственника. Родители сговорились окончательно; Зураке вроде бы тоже дала свое согласие. Во всяком случае, Токо, невысокий, рыжеусый Токо, почти каждый день торчал в доме у Дербишалы, играл в карты с непохожими на горцев, белолицыми, кучерявыми сыновьями Джамшика или бренчал на мандолине. При нем Зураке была совсем не такой бойкой, как обычно: на свист парней у калитки не обращала внимания и казалась подавленной, угнетенной, чем-то напоминая птицу в клетке. Из дому она выходила.