Последние Врата - страница 2

Я вот что думаю: скоро они сожрут всех коров и в Берилингпи наступит голод.

— Пусть! —  сказала принцесса. — Быть может, тогда хоть один уберется от Врат, и мы встретимся с Генрихом.

— Жди! хмыкнул Бурунькис. — Когда они со­жрут всех коров, то примутся за коз и овец; а когда и эти закончатся, возьмутся за людей; а когда съедят пос­леднего, начнут охотиться на глюмов.

Нас етуны не поймают, — успокаивающе сказал Капунькис. — Они нас даже не увидят — такие мы ма­ленькие.

Со двора снова донесся рев. Ему ответил издалека еще один голос, потом другой, третий.

— Теперь до утра покоя не будет, — покачал головой Бурунькис. — Раз уж начали перекрикиваться, так, пока все не выговорятся, не уймутся.

—  Как жалобно ревут, — вздохнула Альбина. — Мне кажется, великаны очень страдают от того, что прико­ваны к Вратам.

—  Пусть страдают, — возразил Капунькис. — Если бы они получили свободу, то сокрушили бы и перетоп­тали весь Малый Мидгард. Вспомни, когда наш при­перся, так он одним шагом полдворца развалил и не за­метил!

—  Надо было скорее очищать завал со вторыми Вра­тами, — проворчал Бурунькис. — А теперь уж их не расчистишь. Стоит приняться за работу, как великан- етун приходит в такое бешенство, будто ему в брюхо вместо коровы залили кипящего масла... Так ты идешь со мной в Ливантию или остаешься уши чесать?

Капунькис сладко потянулся, потом резко, словно потревоженная кошка, соскочил с тахты.

—  Разумеется, иду. Раз уж нельзя пойти к Генриху, то почему бы не поглядеть на Ливантию? Никогда там не был.

—  Я тоже с вами, — сказала Альбина, но Бурунь­кис остановил ее:

— Ты не можешь. Ты недь не просто девчонка — ты принцесса. На тебе дела государственной важности.

— И потом, — поддержал братца Капунькис, — ты однажды уже сбежала из дворца. Ничего хорошего из этого по вышло.

—  И все равно я пойду. — Альбина поднялась. — Переоденусь в простое платье и прикинусь крестьян­кой.

— Отличное решение — кивнул Бурунькис. — А ну как придет Генрих и спросит: где мол Альбиночка? Где мое золотко?

Принцесса запустила в Бурунькиса книгой, но тот легко увернулся и, кривляясь, продолжил:

—  А Генриху в ответ: пропала наша Альбиночка, не усмотрели за строптивицей. И тебе, господин рыцарь его королевского величества, надо теперь думать не о том, как спасти Малый Мидгард от великанов, а о том, где найти нашу девчушку да как вытащить ее из оче­редной неприятности. Хорошенькое дельце, нечего ска­зать. Вот уж Генрих обрадуется!

Лицо принцессы покраснело, глаза сверкнули, как молнии.

—  Ты, Альбина, не обижайся, — примирительно ска­зал Капунькис, отступая с Бурунькисом к двери. — Но братец прав — оставайся. А мы разведаем, что к чему, потом вернемся и вместе решим, что делать.

Быстро оглядевшись, принцесса схватилась за ко­чергу у камина.

—  Рыцарей бить кочергой запрещено! — возмущен­но пискнул Бурунькис. Он хотел еще что-то добавить, но Капунькис вытолкнул его в дверь:

—  Когда она в гневе, с ней лучше не связываться!

—  Стража! — зазвенел полный ярости голос прин­цессы.

—  Бежим! — крикнул Капунькис, и братья-глюмы со всех ног припустили по коридору.

Хранитель королевских сокровищ сидел у погасшего камина и, слепо щурясь в свете единственной за­жженной свечи, старательно выводил цифры в бух­галтерских книгах. Гном Эргрик экономил на всем — даже на каминном угле и свечах.

Семьсот восемьдесят девять помножить на двести восемьдесят шесть, — громко обратился он к кому-то невидимому.

— Двешти двадшать пять тыщь шештьшот пятьдешят шетыре, — меньше чем через минуту донесся из темноты голос.

Эргрик записал результат, снова спросил:

—  Пятьсот двенадцать, помноженное на двести во­семьдесят шесть?

—  Што шорок шешть тышячь шетырешта тридшать два, — ответил шепелявый голос. — Но пятыпот двенадшать — это неправильно. В прошлый раж было пятьшот шемнадцать.

—  Разве? — Гном перевернул несколько страниц книги, поводил пальцем по ровным строчкам и покачал головой. — Ты смотри — ошибка! Чуть было не наврал в учете. Это из-за темноты. Как думаешь, Уль, может, зажечь еще одну свечу? Хотя нет, не могу позволить по­добного расточительства: казна и без того пуста. Копишь, копишь деньги для королевства, а потом заявляется ве­ликан-проходимец и начинает проедать все накопленное. Яду бы обжоре подмешать, так ведь это тоже траты...