Последний год жизни Пушкина - страница 45

стр.

17 мая Пушкин подарил Михаилу Семеновичу тетрадь для будущих «Записок актера Щепкина» и собственноручно, так сказать, для почина, вписал первую фразу: «Я родился в Курской губернии Обоянского уезда в селе Красном, что на речке Пенке». Уже в который раз Пушкин настоятельно советовал людям бывалым, много повидавшим и много содеявшим полезного на веку своем, писать воспоминания (Ермолов, Дмитриев, Нащокин, Дурова, Смирнова — и, вот теперь, Щепкин). «Помните, господа, — говорил он, — что ваше слово, пока вы живы, много значит». Вспоминая о подаренной Пушкиным тетради, ставшей началом знаменитых теперь мемуаров артиста, С. Т. Аксаков заметил: «Как красноречиво выражается в этом поступке важность интереса, который придавал Пушкин запискам актера Щепкина!» Да это и понятно, если вспомнить, какие увлекательные рассказы Щепкина о делах минувших слушал Пушкин у Нащокина. Они, эти рассказы, «рисовали все, — писал историк и литератор Н. С. Тихонравов, — пошлость, темную, трагическую сторону жизни. Перед слушателями вставали картины откровенного самоуправства; наглого плутовства, мелкого, часто бессознательного тиранства; деспотизма и насилия господ, гордого и величавого страдания крепостных… Щепкин, может быть, сам того не замечая, обнажал своими рассказами корни, из которых выросли «неудовлетворенье и тоска» гоголевского поколения»…

Щепкин вместе с Нащокиным, узнав о дуэли, молились о добрых известиях из Петербурга, а потом горестно оплакивали кончину Пушкина. Знавший Щепкина уже стариком современник рассказывал, что память Пушкина была для него драгоценна. Артист, бывало, "сидит, задумавшись, и тихо начнет произносить стихотворение Пушкина «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье» и со слезами кончит: «как в ваши каторжные норы доходит мой свободный глас!»"… 9 января 1853 г. в Москве на своем бенефисном спектакле в Большом театре Щепкин сыграл пушкинского скупого рыцаря. В 1854 г. в России гастролировала знаменитая французская актриса Рашель. В знак признательности Щепкин подарил ей великолепный рукописный экземпляр «Скупого рыцаря» с акварелями Павла Соколова[111]. Все святое для людей русского искусства, будь то Щепкин или Брюллов, соединялось в имени: «Пушкин».

Наконец, были в Москве несколько встреч с друзьями, которые в разное время и разным светом озарили жизнь Пушкина. Так уж получилось, что они собрались в мае 1836 г. в Москве и поэт, не прощаясь, простился с ними. Один только раз мелькнула перед Пушкиным примечательная в Москве фигура Петра Яковлевича Чаадаева, одного из тех, кто в юности поэта невиданно развил его умственный горизонт, был ему учителем и наставником. С Чаадаевым после мая Пушкин уже не увидится, но судьба приготовит им еще одну, исключительную по значению «заочную встречу» (см. гл. 5). Этому человеку Пушкин всегда считал себя обязанным многим, а уж в неблагодарности не упрекают поэта даже враги его.

Еще один дом, на Малой Дмитровке, посетил Пушкин, где встретился с тремя старыми друзьями — Михаилом Федоровичем и Екатериной Николаевной Орловыми и Александром Николаевичем Раевским. Упоминания о них в письмах к жене, короткие и шутливые по тону, вовсе не свидетельствуют, что разговоры у Орлова велись пустяковые. Орлов был человек острейшего ума, редкостного политического темперамента, задавленного и бесплодно погибшего в николаевской России. Пушкин много спорил с ним в Кишиневе, но глубоко уважал и ценил его. С Орловым после Кишинева были только редкие, короткие встречи (в Москве в 1833–1834 гг.), да и с Раевским после бурных одесских переживаний 1824 г. встречались только мельком. Одному Пушкину известно, какие воспоминания пробудили в нем этим встречи — ведь Наталья Николаевна не знала друзей его молодости и ей заметны были не все нити прошлого в его жизни. Когда Пушкин пишет жене об Орлове: «… до него я как-то не охотник по старым нашим отношениям», то не следует думать о неприязни, затаенной обиде и уж, тем более, о политических разногласиях, как часто пишут. Скорее — проблемы тут сугубо личные, связанные с женой Орлова Екатериной Николаевной, урожденной Раевской. И понятно, что Пушкин не склонен вдаваться в подробности в письме. Как бы то ни было, он посетил Орловых.