Последний год жизни Пушкина - страница 49
На первый случай могу предложить:
1. О новых толках в русской истории (статья осязательная, для публики).
2. Новости из стран славянских, с которыми у меня живая корреспонденция.
3. У меня собрано множество документов для жизни Кантемира, Ломоносова, Сумарокова, их писем, условий и т. п. Я хотел было издать все это особо, но, может быть, вы захотите поместить у себя.
4. Об источниках для славянской истории (вовсе неизвестных у нас) Шафарика.
Если допускаете вы у себя шутку, то я напишу вам о политике журналов, как писал прежде.
Словом — располагайте: весь мой досуг принадлежит вам.
М. П. Погодин — Пушкину.
1 мая 1836. Из Москвы в Петербург.
Отгадайте, откуда пишу к Вам, мой любезный Николай Михайлович? из той стороны
— где вольные живали etc,—
где ровно тому десять лет пировали мы втроем — Вы, Вульф и я; где звучали ваши стихи и бокалы с Емкой, где теперь вспоминаем мы Вас — и старину. Поклон Вам от холмов Михайловского, от сеней Тригорского, от волн голубой Сороти, от Евпраксии Николаевны, некогда полувоздушной девы, ныне дебелой жены, в пятый раз уже брюхатой, и у которой я в гостях. Поклон Вам ото всего и ото всех Вам преданных сердцем и памятью!
Алексей Вульф здесь же, отставной студент и гусар, усатый агроном, тверской Ловлас — по-прежнему милый, но уже перешагнувший за тридцатый год. Пребывание мое во Пскове не так шумно и весело ныне, как во время моего заточения, во дни как царствовал Александр; но оно так живо мне вас напомнило, что я не мог не написать Вам несколько слов в ожидании, что и Вы откликнетесь. Вы получите мой Современник; желаю, чтоб он заслужил Ваше одобрение. Из статей критических моя одна: о Кониском. Будьте моим сотрудником непременно. Ваши стихи — вода живая; наши — вода мертвая; мы ею окатили Современника; опрысните его Вашими кипучими каплями. Послание к Давыдову — прелесть! Наш боец чернокудрявый окрасил было свою седину, замазав и свой белый локон, но после Ваших стихов опять его вымыл — и прав. Это знак благоговения к поэзии. Прощайте — пишите мне, да кстати уж напишите и к Вяземскому ответ на его послание, напечатанное в Новоселье (помнится) и о котором вы и слова ему не молвили. Будьте здоровы и пишите. То есть: Живи и жить давай другим. Весь Ваш А. П. <…>
Пушкин — Н. М. Языкову. 14 апреля 1836.
Из Тригорского в село Языково Симбирской губернии.
Спасибо вам, что вы обо мне вспомнили в Тригорском… тогда я был легок!.. Ваш «Современник» цветет и красуется: жаль только, что выходит редко; лучше бы книжки поменьше, да чаще. Я пришлю вам стихов. — Что делать мне с «Жар-птицей»? Я вижу, что этот род не может иметь у нас полного развития; я хотел только попробовать себя: теперь примусь за большее.
Я собираюсь в Белокаменную, на свадьбу сестры, — повезу туда и всю «Птицу». — Мне пишут, что вы опять будете в Москве — дай бог мне с вами там съехаться. «Наблюдатель» выходит все плоше и плоше — жаль мне, что я увязал в него стихи мои: его никто не читает.
Ответ на послание князя Вяземского будет скоро — виноват я, грешный, перед ним, но ведь я был немощен и хил — поправляюсь и исправлюсь.
Н. М. Языков — Пушкину.
1 июня 1836. Из Симбирской губернии в Петербург.
Милостивый государь Александр Сергеевич
В первом томе издаваемого Вами журнала Современника помещена статья: Долина Ажитугай, сочиненная Султаном Казы-Гиреем, корнетом лейб-гвардии Кавказского-Горского полу-эскадрона.
Высочайшим его императорского величества повелением, последовавшим в 1834-м году, повелено: чтобы как военные, так и гражданские чиновники не иначе предавали печати литературные произведения свои, оригинальные и переводы, какого бы рода они не были, как по предварительном разрешении директоров департаментов, начальников штабов и генерал-интендантов.
Означенная статья корнета Султана Казы-Гирея не была предварительно представлена ни на мое рассмотрение, ни на рассмотрение начальника моего штаба.
Уведомляя о сем Вас, милостивый государь, я покорнейше прошу на будущее время не помещать в издаваемом Вами журнале ни одного произведения чиновников высочайше вверенного мне Жандармского корпуса, лейб-гвардии Кавказско-Горского полу-эскадрона и собственного конвоя государя императора, не получив на то предварительного моего или начальника моего штаба разрешения.