Последний сейм Речи Посполитой - страница 55
— Ты не изменился нисколько, — заметил не без намека Заремба.
— Король мне говорит то же самое, и как раз за это и любит меня, — признался он с гордостью.
— Да, он видит в тебе преданного офицера, — снова значительно заметил Север.
— Я готов отдать за него жизнь! — воскликнул Закржевский с искренним жаром.
— Вот как даже! — улыбнулся Заремба с легкой иронией. — Приходи ко мне утром. Я отдам тебе отчет о сегодняшнем пикнике. Будь здоров и жизнью так не швыряйся.
Побежал догонять Жуковского и нагнал его лишь на Замковой площади. Несмотря на страшный зной и свою болезнь, капитан шел пешком.
Заремба представился и стал усиленно предлагать ему сесть в свой экипаж.
— Я живу далеко, потому что люблю прогуливаться, — ответил холодно Жуковский, но Заремба упрашивал так искренно, что он в конце концов согласился.
— Вы не пеняйте на меня за мою хибарку, но в этой сутолоке немыслимо было найти более приличную квартиру. Мне, впрочем, так даже удобнее, спокойнее как-то, — как видите, мне скоро уже отправиться в гости к праотцу Аврааму...
— Судя по вашей перевязке, рана у вас, должно быть, серьезная?
— Да, нанесена вражьей рукой и не отомщена. Это память о Новохвастове, о том моменте, когда негодяй Любовидзкий продавал нас царице, — проговорил он тихо, поворачивая в его сторону умные, печальные глаза. — Вам, может быть, незнакомо это дело? Начальство запретило говорить о нем даже в письмах.
— Мне известны имена всех действующих лиц и вся подоплека этого события.
— Ужасное время! — содрогнулся Жуковский, словно ужаленный воспоминанием.
— Потому что правят нами люди с гнилой и подлой совестью.
Жуковского поразили его слова и строго сосредоточенное лицо.
Они подъехали на окраине города к невысокому домику, крытому соломой и почти терявшемуся среди высоких деревьев. На столбе у ворот виднелся голубой гробик, а в саду сохли прислоненные к деревьям доски.
— Мой хозяин Борисевич — каменщик, а у старшего его сына столярная мастерская; это его вывеска, — объяснил Жуковский, вылезая из экипажа на усыпанную стружками и опилками землю. — Квартира как раз для больного отставного солдата. Разрешите пригласить вас войти.
Заремба попробовал было отказаться, но любопытство взяло верх, и он прошел с ним в небольшую комнатку с окном во двор. Деревянные нары, покрытые астраханской буркой, над ними потертый коврик с солдатской амуницией и образком ченстоховской богоматери, несколько стульев, стол у окна, в углу скромный чемодан составляли все ее убранство. Хозяин и гость не успели еще присесть, как вошел Борисевич, высокий сгорбленный мужчина с добрым, честным, словно обсыпанным известкой лицом, и заявил, что господа собрались уже в саду и просят к себе капитана.
— Сейчас, только отдохну немного... Сейчас придем, — просил передать Жуковский, вытягиваясь на нарах. — Тут через улицу живет Краснодембский, ливский депутат, честный гражданин, с которым достаточно познакомиться, чтобы сразу же отнестись к нему с глубоким уважением.
Заремба выглянул через окно, — несколько мужчин сидели под тенистым деревом, в числе их косоротый Скаржинский.
— Все видные оппозиционеры, — вырвалось у него невольно.
Капитан, улыбаясь загадочно, начал при содействии паренька менять повязку.
— Почти вся оппозиция сейма! — прибавил еще Север, усаживаясь против Жуковского. Осененный радостным предположением, он шепнул условный лозунг посвященных. Но капитан, очевидно, не понял, скользнул взглядом по его лицу и спустя немного простонал страдальческим голосом:
— Я весь в поту, точно прямо из бани.
Смущенный своей ошибкой, Заремба встал тотчас же и, несмотря на настойчивые просьбы, ушел, обещая заглянуть к нему завтра.
Всю дорогу он размышлял о том, действительно ли Жуковский не понял или не подал виду, что понял, и почему. Что-то подсказывало ему в душе, что тот не хотел, вероятно, открыться, и потому его еще больше огорчала собственная неосторожность.
«Умелый актер или простой, неотесанный солдафон...»
Чужой человек открыл ему квартиру и остановился, вытянувшись в струнку.
— Позови мне Кацпера!
— Имею честь доложить пану поручику, что я заместо его оставлен. Сам поехал с отцом Серафимом и вернется поздно ночью.