Последний сейм Речи Посполитой - страница 57

Казаки в красных чекменях и черных блестящих папахах несли караул у подъезда, и, кроме них, рота гренадер в боевой готовности разместилась в небольшом домике, скрытом в чаще Ботанического сада. На широкой площадке перед подъездом стояло уже несколько десятков экипажей, но все подъезжали новые, и поминутно из них выходили нарядные дамы, мужчины и даже дети.

— Валят, как на ярмарку, — буркнул Заремба, входя в вестибюль.

— Нужда управляет людьми, а не чувства, — ответил негромко Новаковский, раскланиваясь во все стороны.

Оба прошли во второй этаж по благоухающей аллее, пестрящей цветами, расставленными в кадках на каждой ступеньке широкой лестницы, перила же были обвиты цветущими гирляндами жимолости.

— Дорога точно в рай! — иронизировал, волнуясь, Заремба.

— В рай не в рай, а к приличной карьере наверняка! — проговорил кто-то в толпе входящих.

На пороге встречал гостей барон Булер, первый советник посольства, окруженный генералами Дуниным, Раутенфельдом и Кампенгаузеном.

Залы были украшены роскошно. В среднем зале, самом большом, заполненном розами в китайских вазах, расставленных на мозаичных столах, под портретом императрицы, изображенной в коронационном наряде, сидел Сиверс в парадном мундире, богато шитом золотом, при орденах, в бриллиантовых звездах и голубой ленте, весьма благодушно настроенный, с неизменной улыбкой на узком лице. Рядом с ним сидели полукругом в небольших креслах из позолоченного камыша дамы, а между ними епископ Массальский чуть не клевал носом от жары.

Сиверс встречал подходивших к нему с изысканной вежливостью, в ответ на почтительные поклоны протягивал руку, иногда отвечал несколькими словами, навстречу некоторым вставал даже из своего кресла, дамам громко говорил комплименты, одним милостиво кивал головой, а некоторых едва изволил замечать, для всех, однако, имея одинаково добродушную улыбку и властный взгляд. Толпа все время увеличивалась, отвешивала поклоны и рассыпалась по залам, наполняя их интимным шепотом и шуршаньем материй.

Образовывались уже группы, завязывались интриги, перекрещивались пристальные взгляды и враждебные улыбки. То и дело все глаза останавливались с волнением на седой голове посла под портретом императрицы, — и каждое его слово мигом облетало толпу, а каждый взгляд его врезался в память.

Заремба, смешавшись с толпой, разглядывал Сиверса, его генералов и тех, что бесконечной процессией подходили к нему. И все больше и больше поражался; все, кто только был в Гродно познатнее, спешили заявить ему свое почтение.

Подходили министры, высшие чины, воеводы, кастеляны, епископы, депутаты, — подходила, можно сказать, вся Речь Посполитая. Явились даже послы различных держав, собравшиеся в Гродно. Вскоре залы наполнились гостями, а перед послом образовалась толпа вельмож, и, когда не хватило уже стульев, стояли, невзирая на толкотню, лишь бы только быть поближе, в радиусе его могущественного взгляда. В первом ряду сидели: весь в бриллиантах, как всегда, вернейший из верных, богач граф Мошинский; красавец и умница граф Анквич; изысканный франт и негодяй в душе Миончинский; в роскошном наряде величественная фигура генерала Ожаровского; насмешливо высокомерный, ко всему внимательный английский посол Гардинет; кичащийся прусским орлом на груди великий коронный канцлер Сулковский; литовский полевой гетман Забелло; пользующийся протекцией Игельстрема и собственной жены для получения вакантных высоких постов Залусский; приземистый, в белом мундире, покрытом золотом и орденами, и с придурковатым лицом, никогда ничего не знающий австрийский посол де Каше; рыжеватый, худой, как шпага, коронный мечник Стецкий; Пулаский, вождь умирающего сейма; великий подканцлер литовский Платер; послушный каждому желанию «союзников» епископ холмский Скаршевский; колеблющийся, хвастливый литовский казнохранитель Огинский; добродушный веселый старичок в огромном парике с всегда открытой табакеркой — голландский посол Кригенгейм; молчаливый аристократ с глазами как будто изо льда — шведский посол Толь, искренно сочувствующий Речи Посполитой, а рядом с ним полномочный посол прусского короля де Бухгольц, нерешительный в движениях, весь выпачканный табаком, плохо одетый, окруженный всеобщей ненавистью настолько, что даже Подгорский неохотно показывался вместе с ним. Был и нунций Салюцци в красной кардинальской рясе, которой он щеголял перед дамами, с золотым крестом на груди и лицом хитрого арлекина, стройный, изящный и благоухающий, придумывавший сотни предлогов, чтобы подойти к Сиверсу, который отделывался от него несколькими краткими словами.