Последний сейм Речи Посполитой - страница 61
Он посмотрел на нее, ничего не понимая.
— Ну да. А вон та, рядом, маленькая и суетливая, — это пелерина малинового крепа; третья, брюнетка с орлиным носом, — это плюшевая шляпа с донышком в складочках, а четвертая — батистовый лиф и тафтовая пелерина. Я называю наряды, потому что все, что я скажу о лицах, покажется тебе, пожалуй, тоже чепухой, достойной только насмешки, — съязвила она в ответ.
Он не успел отпарировать эту колкость, как на поляне поднялся шум. Оркестр загремел фанфарой, в лесу грянули ружейные залпы. Пенящиеся бокалы шампанского заходили по рукам, и фон Блюм стал возглашать пламенные тосты в честь дам, принимающих участие в пикнике. Не успели отзвучать бурные аплодисменты, как Воина позвонил тросточкой о хрустальную вазу для пунша.
— Воина отвечает! Внимание! Воина провозглашает тост! — раздались со всех сторон возгласы, и все окружили его плотным кольцом.
Воина лениво привстал и, поднимая чашку, которую держал в руке, проговорил простодушно:
— Я хотел только попросить сахару к кофе!
Все на минуту опешили от такого неожиданного пассажа, а потом разразились бурным хохотом. Тереня же, подбежав к Зарембе, стала упрашивать его с жаром:
— Миленький пан Север, пусть Воина ответит Блюму. Ведь Блюм устроил этот пикник и провозгласил тост в нашу честь, — надо его отблагодарить. А то будет невежливо с нашей стороны. Пойдемте со мной, попросите его. Только поскорее!
Волей-неволей пришлось повиноваться, но Воина, рассказывавший в это время какой-то анекдот, от которого слушатели покатывались со смеху, не хотел и слушать о тосте.
— Какой нехороший, какой негодный, какой... Я скажу Марцину... Пусть он... — лепетала она, глотая слез и выплакала на груди камергерши свою горькую неудачу, браня всех, причем досталось и Зарембе. — Тогда вы должны. Всегда офицер отвечает офицеру. Если бы был Марцин! В Козеницах папа сам провозглашал тост в честь гусар.
— Если бы при мне была моя батарея, я бы им отсалютовал!
Она показала ему кончик языка и, так как раздались первые звуки англеза, поспешила утереть глазки, поправила шляпку на голове и через минуту танцевала уже в первой паре с фон Блюмом, розовая, улыбающаяся и такая прелестная в своих па, реверансах и гримасках, что привлекала к себе все взгляды.
— Тереня не на шутку увлечена этим долговязым.
— Самое обыкновенное детское увлечение, очень забавное и совсем безгрешное.
— У меня об этом офицере имеются сведения, как о последнем негодяе.
— Ведь это нежнейший из трубадуров, само вдохновение. Она обожает его.
— У нее ведь есть жених, которого она, кажется, любит, — заметил Север строго.
— Чем же это мешает? Я буду защищать святые права любви, — ответила она вызывающе, прижимаясь плечом к его груди, так как они опять сидели рядом на коврике.
Север вздрогнул и, вглядываясь пристально в ее сказочно красивое лицо, прошептал с бледной улыбкой:
— И не вводи меня в искушение!
— Я хотела, чтобы ты приехал!
Она закрыла глаза, выставляя налитые кровью губы, похожие на натянутый лук. Дышала все порывистее.
— Я был мысленно всегда с тобой! — проговорил он чуть слышно.
— Останься, не уходи, останься со мной! — вылетали отрывисто тихие, жгучие слова.
Вдруг она приоткрыла глаза, впиваясь в него огненным хищным взглядом, и он невольно отпрянул, точно от прикосновения раскаленного железа, и проговорил печально:
— Чтобы опять быть изганным из рая!
— Все случилось вопреки моей воле. Ты не знаешь, в каких я живу мучениях. Ты понятия не имеешь!
— А я? А я? — простонал он, смертельно побледнев и хватаясь за сердце.
— Я люблю тебя! Я должна тебе все рассказать. Все! Пожертвуй мне сегодняшним вечером... Встанем, там идут пани Ожаровская и графиня Камелли.
«Какие новые путы готовит она мне?» — подумал Север, отходя немного в сторону, так как группа дам, приехавших с приема у Сиверса, окружила Изу. Он смотрел на нее уже значительно холоднее, как будто придя в себя от ее страстных намеков, которым он не поверил и одно воспоминание о которых было ему неприятно.
«Она лгала. Завтра она скажет то же самое другому. Она разошлась с Цициановым и думает обо мне: на безрыбье, мол, и рак рыба. Слишком уверена она в силе своей красоты», — угрюмо раздумывал он.