Последний снег - страница 17
Аня кивнула: да, в другой раз — говорить не могла. Голова кружилась и клонилась все ниже — наваливался сон. Борясь с желанием откинуться к стене и закрыть глаза, Аня медленно встала.
— И то верно, — согласился Евстигнеич. — Я ить забыл, что сегодня суббота. Автобус с боем берут по субботам. Так ты, Федор, подсоби ей, а я подожду…
Справившись с головокружением, Аня улыбнулась через силу, сказала:
— Спасибо за угощение!
— Какое там угощение, — отмахнулся Евстигнеич. — Когда будешь здесь, заходи… Яблок наберешь в саду, они у меня пропадают.
У ворот Аня обернулась, помахала рукой старику. Евстигнеич, вышедший на крыльцо в ситцевой рубахе навыпуск, в валенках, снял с седой головы темную кепчонку, сказал, прощаясь:
— Ступай, доченька, ступай…
6
День субботний, заполошный, продолжался. В небе не было уже предутреннего беззвучия, в нем смешались, слетаясь отовсюду, шумы, голоса. Солнце набирало силу, светило спокойно, не торопясь, обещая тепло и ясность до конца дня.
Разогревшись от быстрой ходьбы, Аня и Федор миновали угловой дом, очутились перед вокзальной площадью. Евстигнеич был прав: на автобусных остановках густо толпились люди, ждали. Несмотря на такую рань, в воздухе над площадью сквозило нетерпение. Хотя понятно было: кому хочется позже всех попасть на грибное место или на речку, где хорошо клюет рыба.
Федор, отвыкший на флоте от суеты и давки, передернул плечами, будто его зазнобило. Он посмотрел на Аню — сейчас она, с виду хрупкая, шла к пятачку, где останавливался грачевский автобус, бойкой решительной походкой.
— Может, машину все-таки поищем? — спросил Федор.
— Чего уж теперь искать, — упавшим голосом сказала Аня, видя, что Федор, опора ее, растерялся. — Три километра пешком надо идти до развилки, ловить попутные до райцентра. А там еще три километра пешком.
— Да-а…
— Ты ведь сильнее, ты пробьешься, займешь мне место, — быстро, тревожно заговорила Аня. — Потом выйдешь… Я, конечно, постараюсь от тебя не отстать… Я боюсь за лекарство. Ампулы.
К остановке подъехали сразу два автобуса. Один был грачевский. Еще до того, как он затормозил, к нему плотно прибилась толпа.
Федор раза два согнул в локтях руки, как бы разминаясь перед боем, глубоко вздохнул, набычился, двинулся вперед. Двери автобуса со скрипом отворились, и толпа разом сжалась, а над ней заколыхались корзины, рюкзаки. Высоко держа в руках сумочку, Аня кинулась вслед за Федором в самую людскую гущу, но хватило ее ненадолго. Зажатая со всех сторон, она с минуту видела перед собой напряженный затылок Федора, его перекатывающиеся под тужуркой лопатки. Затем у нее перехватило дыхание, она услышала, как трещит, расползается на груди наспех зашитое в поезде платье. На мгновение ей показалось, что с нее вовсе содрали платье, и она перестала бороться, стояла, прижав к самому горлу сумочку. Наконец ее вытолкнули назад. Она тоскливо глядела в дверной проем, где мелькали головы, локти, корзины, и убедилась, что кидаться туда бесполезно. От мысли, что Федор все-таки попал в автобус, легче не стало — какой толк? При следующей мысли, что Федору уже не выбраться наружу — Аню охватило чувство вины перед ним.
Вдруг пришла неожиданная догадка. А если ей показать шоферу записку Сазонихи, как некоторые делают, получив телеграмму о смерти близкого человека? Она не раз видела: люди суют эти телеграммы в окошко кассы, с мольбой и отчаянием оглядываясь на очередь за билетами… Нет, нет, там совсем другое — там просятся на поезда и самолеты, чтобы успеть на похороны, а тут… не будет же шофер вытаскивать из автобуса одного за другим, да и записку он может принять за липу.
— Аня! Анюта-а!.. — услышала она радостно-отчаянный голос.
Это Федор, подняв оконное стекло, звал Аню. Она подбежала, задрав голову, посмотрела на Федора.
— Извини, я не могла… из-за этого…
Она ткнула подбородком в сумочку, которую держала на груди, не подозревая, что этим никак не спасется.
— Держи, — сказал Федор, просовывая в окно тужурку. — Деньги в кармане. Ищи машину. Плати, сколько попросят и даже больше.
Автобус выпустил синий дым, начал трогаться. На обеих подножках еще висели пассажиры, пытаясь втиснуться внутрь, а изнутри доносилась хриплая ругань кондукторши, требующей освободить двери.