Последний заезд - страница 23

феерия.

– Для второго раза неплохо, – снизошел старый шоумен. – Может превратиться в симпатичное капиталовложение. Но вам для руководства надо поискать настоящих профессионалов. Поверьте, сэр, я видел, как представления рождаются и как они умирают. Извините меня за откровенные слова, но, если ваши гуртоправы надеются это зеленое шоу сохранить, вы должны найти внешних инвесторов и опытных антрепренеров. Непременно.

Это заключение прозвучало вызывающе. Все расслышали в нем пощечину. Белые волосы мистера Келла взъерошились еще больше.

– Насчет этого зеленого шоу вы глубоко ошибаетесь, мистер Коди. Это не шоу-бизнес. Для нас, гуртоправов, это не капиталовложение, а дань традиции. Индейцы приезжали в эту долину каждую осень еще до того, как Иисусу давали грудь! С переговорами, индейской борьбой[21] и скачками. Я не хочу сказать, что неправильно относиться к разъездному цирку как к бизнесу – как вы, господа, относитесь, – но наш маленький бедлам устраивается исключительно ради традиции и честного спорта.

Все увидели, как сузились глаза старого разведчика.

– Вот как? – сдержанно произнес Буффало Билл. – Спорт. Я не ослышался – вы сказали: «индейская борьба»? В таком случае, что вы имеете против борьбы белых людей? Если бы один из этих ребят попытал счастья на ринге с Фрэнком Готчем и продержался десять минут при ставке десять к одному, вы не сочли бы это спортом?

– На Востоке, может, и сочли бы. – Лицо у мистера Келла наливалось кровью, он понимал, что его загоняют в угол. – Но эти ребята не профессиональные спортсмены. Они ковбои, простые, с восхода до заката, провинциальные работяги, не борцы и не бойцы.

Старый борец с индейцами окинул нас оценивающим взглядом.

– Вы хотите сказать, что в этом городе не найдется человека, который вышел бы против Фрэнка Готча за тысячу долларов, и при этом они готовы сесть на дикую лошадь-убийцу только ради традиции? Если это вы называете спортом, я остаюсь в шоу-бизнесе.

Старый скотовод предпочел сжать в зубах сигару и промолчать. Он не привык к такому количеству ледяного алкоголя и жарких препирательств среди дня. Вместо него ответил молодой ковбой из толпы:

– Я думал, эта тысяча – только для больших городов, вроде Портленда и Сиэтла.

– Это предложение действительно повсюду, сынок, – сказал Билл. – Мы предлагаем это пари главным образом в больших городах. Мы поняли, что в ваших однолошадных городках – как объяснил мистер Келл и вы, ребята, только что подтвердили – вряд ли найдется смельчак, который примет наш вызов.

– Мистер Коди, – сквозь зубы сказал Келл, – я с удовольствием продолжил бы эту дискуссию, но у меня нет ни времени, ни навыка. Меня ждут не дождутся кое-какие делишки в моем шоу-бизнесе. – Он круто повернулся и с пылающим затылком вошел в двухстворчатую дверь.

По правде говоря, он не зря сказал «делишки». При всех его разговорах о традиции в воздухе Пендлтона витал сейчас запах большого куша, и у многих этих спортсменов-любителей текли слюнки. Впрочем, не судите, напомнил я себе, – у тебя-то самого разве не текут маленько? Кажется, пора было и мне заявить о своем аппетите.

Я нашел коню уютное местечко на краю парка в тени большой телеги с горой навоза и соломенной подстилки из конюшни. Место было не просто прохладное, а исключительное. Единственным, кто, кроме нас, воспользовался его удобствами, был рослый мерин Джорджа. Я спросил его, где хозяин. На меня он не обратил внимания, а Стоунуолла приветствовал дружеским ржанием. Я положил перед ними остатки арбуза, а сам отправился к двухстворчатой двери.

В те дни его еще не назвали «Пусть брыкается», и ничего такого возбуждающего, как колокол в честь снятия лифчика, в нем не висело. Половина потолка состояла из балок и неба. Но, как и на каждом родео с тех пор, здесь было битком народу. Ковбои, горожане и туристы вперемешку пили, смеялись, делали ставки. Я отстоял долгую извилистую очередь и подошел к столу регистрации. Сесил Келл, отставив кувшин и отложив сигару, деловито записывал ковбоев. Он слегка остыл.

– Джонни Нашвилл, если не ошибаюсь? – сказал он.