Последний звонок. Том 2 - страница 50
— Эль, — прошептала я, — ты чего?
Хлопнула дверь, и мы обе подскочили на месте. Я повернула голову, но не успела увидеть сына. Щелкнул выключатель, загорелся свет в ванной.
— Ф-ф-фу, — выдохнула Элеонора, обмахиваясь ладонью. — Нет, надо нервы как-то подлечить. Слушай, у тебя там вино вроде было — наливай, а то уйду.
Я тоже выдохнула с облегчением — слава богу, обошлось.
— Вот ты нервная стала. А мне-то всегда казалось, что тебя встревожить только из пулемета можно.
Тем не менее, я встала, открыла холодильник. Ноги тряслись — того гляди упаду. Да, выпить нам обеим не помешает…
Когда я закрыла дверцу и поставила бутылку на стол, обнаружила, что Эля с головой залезла в свой смартфон.
— Ну и кто кого игнорирует? Але, гостья дорогая!
Ноль вниманья, фунт презренья.
— Элька! — рявкнула я, и она опять едва не свалилась с табуретки.
— Ты чего орешь?!
— А ты чего как мешком ушибленная? Что у тебя там? Дома что-то? — Я попыталась заглянуть в экран, но Эля моментально все заблокировала и спрятала. Мне достался только пионерски честный и прямой взгляд:
— Дома все зашибись! Так, Дашка сопли зацепила в садике — а мой на говно изводится, как обычно. Его б воля — он бы «скорую» каждый час вызывал, чисто для профилактики.
Я смотрела на нее и понимала: врет. Не знаю, насчет чего именно, но то, что врет — однозначно. Поди их разбери, таких, как Элеонора. Может, у нее дома… Я вдруг представила залитые кровью комнаты, уж не знаю, почему. На стул буквально упала.
— Эль. Скажи правду: что случилось?
Эля молча встала, подошла к раковине. Сама взяла с сушилки кружки, вернулась, разлила вино, будто бы напряженно о чем-то размышляя.
— «Что случилось!» — с неожиданной злобой передразнила она. — А то, можно подумать, ничего не случилось. Да тут за последние дни столько всего наслучалось, что моей тонкой душевной организации кирдык приснился. У тебя в сортире, если что, сейчас неведомая хренотень плещется. А ты вопросы дебильные задаешь.
Она прятала взгляд. Она кусала губы. Я молча, не отрываясь, смотрела на ее лицо, а Эля старалась вести себя «как обычно». Мне же казалось, будто она на похоронах комедию ломает.
Дверь в ванную открылась, свет погас. В коридорчике, соединяющем кухню и прихожую, появился Костик.
— Я сходил в туалет, вымыл руки и тщательно вытер их при помощи полотенца, — сообщил он.
— Охренеть, умник, — «похвалила» его Элеонора. — Еще чуть-чуть — и кандидатскую защитишь.
Костик бросил на Элю равнодушный взгляд.
— Я могу доказать теорему Пифагора, — сказал он. — А ты можешь ее хотя бы сформулировать?
Элеонора возмущенно кашлянула, а я поняла, что от меня на полном серьезе ждут похвалы.
— Ты молодец, — улыбнулась я. — Если захочешь, то со всем справишься. Может, поспишь? Тебе бы не мешало отдохнуть.
Показалось ли, что его губы дрогнули в ответной улыбке?
— Спасибо, — сказал он. — Нет, спать я не буду.
Костик двинулся обратно в комнату, но я повысила голос:
— Ночью надо спать. Давай так: до десяти часов почитай, а потом я тебя укладываю. Завтра тоже будет время.
Несколько секунд он обдумывал предложение.
— Я лягу спать, когда позвонит папа.
Эля сорвалась с места.
— Слушай, ты! — заорала она. — Хренота космическая! Нет у тебя никакого «папы», понял меня? Свали в свою конуру и сиди там, пока я тебя по стенке не размазала!
— Эля!!! — Я тоже подскочила. — А ну, замолчи!
От моего крика она вздрогнула, поникла, села обратно на табуретку и обхватила руками кружку с вином.
— Не волнуйся, мама, — спокойно отозвался Костик. — Мои желания отчасти совпадают с ее требованиями, я действительно собираюсь пойти в комнату. Этот мозг слишком слабо развит для меня, и я пытаюсь максимально его адаптировать, для этого нужны новые знания. Ты обдумала мое предложение?
— Обдумала, — вздохнула я. — Согласна. Вроде папа как раз часов в десять-одиннадцать должен прилететь. Иди, читай.
Костик ушел, хлопнул дверью. Я перевела взгляд на Элеонору.
— Может, объяснишь, что на тебя нашло? — К страху примешалось раздражение. Так мне было легче.
Эля одним махом осушила кружку, перевела дыхание, покосилась на меня.
— Извини, — сказала она тихо. — Больше не повторится.