Последний звонок. Том 2 - страница 69

— То, что я позволил вам однажды меня ударить, не значит, что можно будет делать это постоянно, — произнес Николай Васильевич. Носок его туфли ударил мне в ребра.

Я вскрикнул, попытался встать и напоролся на новый удар. Откатился к машине.

— Не вставайте до тех пор, пока не осознаете, что я вам скажу. — Теперь я видел Николая Васильевича отлично — свет падал прямо на него. Он упер руки в бока, и пальцы правой лежали в опасной близости от расстегнутой кобуры. — Положенцев забрал Марию не для того, чтобы позлить вас. Вы для него мертвы, как буквально, так и фигурально. Она нужна ему, чтобы воздействовать на Юлю. А это значит, что он не позволит Марии умереть до тех пор, пока не покажет девчонке.

— Да, конечно! Профессор математики — это именно тот человек, которому можно доверить пациентку с лопнувшим легким.

Я попытался встать, ухватившись за кузов, но Николай Васильевич пнул меня по руке.

— В ее состоянии, с установленным дренажем, наилучшее лечение — это покой. У академика хватит ума не заставлять Марию бегать кроссы. Но вот если на горизонте нарисуемся мы, охваченные праведным гневом, все может закончиться очень и очень плохо.

— Нужно хотя бы попытаться. — Больше я не делал попыток подняться. Понял, что бесполезно. Только смотрел снизу вверх, не скрывая ненависти к этому хладнокровному монстру.

— Положенцев ищет Юлю. Мы ищем Юлю. Давайте найдем ее раньше, и тогда сможем хоть о чем-то с ним говорить.

— Знаете, что? В гробу я видел вашу Юлю! Если нужно выбирать, то… — Я перевел дух, сплюнул в сторону и снова посмотрел на внимательно слушающего Николая Васильевича. — То я бы сказал, что такой матери, как Маша, она не заслуживает.

Он расхохотался, задрав голову. Я впервые услышал, как смеется этот человек. Жуткие звуки, глухие, гортанные, разносились по безжизненному пространству, окружившему нас. Воспользовавшись тем, что ледяной взгляд Николая Васильевича больше не удерживает меня, я медленно встал, придерживаясь за дверь машины.

— То есть, все, что я говорил о гибели галактики, — по боку, да? — Николай Васильевич опустил голову. — Вас вполне устроит, если до апокалипсиса вы успеете кинуть пару палок?

Я не успел даже подумать, тело дернулось само в попытке убить, или хотя бы ударить эту мразь. Николай Васильевич оказался быстрее. Меня снова как будто выключило на мгновение. Затрещали сухожилия в вывернутой руке, грудью и лицом я ударился в борт «скорой помощи».

— На хер, — просипел я.

— Раскройте мысль, я весь внимание, — произнес над правым ухом Николай Васильевич.

— На хер спасать галактику такой ценой. Предавать все, во что веришь. Да, мы выживем, и что потом? Смотреть друг на друга, думая: «Что же мы натворили?» Я предпочту сдохнуть, зная, что сделал все, во что верил.

Он рассмеялся вновь, а я застонал — плечо пронзила новая вспышка боли.

— Вам нужно было, чтобы я жертвовал — я жертвую. Собой, всем миром, — ради того, во что верю, ради…

— Довольно, — оборвал меня Николай Васильевич. — Арсен только что тронулся с места, и времени у меня очень мало. С вами или без вас я доведу дело до конца. А пока у меня есть пара минут, заткнитесь и слушайте. Потому что я расскажу, во что вы «верите», Дмитрий Владимирович. Я расскажу о вашей «вере».

Он отпустил меня, сделал подсечку. Я упал на колени, но не успел дернуться — он развернул меня, бросил спиной на колесо, а сам навис, будто летучая мышь, готовая вцепиться в жертву.

— Меня поражает, сколько романтического дерьма может накрутить незрелый ум вокруг банального стояка. Вот в чем ваша «вера», нравится вам это или нет. Вы предпочитаете хотя бы попытаться спасти Марию только потому, что гипотетически ее можно будет иногда потрахивать. Я утрирую самую малость. Называйте это нежной дружбой, если вам угодно.

— Ты рехнулся? — Теперь уже засмеялся я. — Ты не психолог, ты — Разрушитель. Хватит нести чушь.

Он, казалось, не слышал, продолжая ронять слова, которые приколачивали меня к земле, мешали двигаться, заставляли давиться своим смехом, своими возражениями:

— Не приплетайте благородства туда, где его близко нет. Вы готовы смириться с гибелью Юли, потому что не рассматриваете ее как сексуальный объект. Потому что знаете, что Мария рано или поздно сможет пережить утрату. Потому что легко представляете, как будете ее утешать, когда все это закончится, особенно теперь, получив карт-бланш на блядки от законной жены. Что же вы замолчали, Дмитрий Владимирович? Миг назад жизнь казалась налаженной?